Казачий Дон и Москва до восстания Булавина

Казаки до реформ Петра I жили на Дону своим особым, отдельным казачьим миром, совершенно не похожим на жизнь Московского царства, даже несмотря на первое «крестное целование», т.е. первую свою вынужденную присягу царю в 1671 году, после которой никаких перемен во внутренней жизни казаков не произошло, порядков жизни на Дону она не коснулась и донцы на своем «Донском присуде» продолжали жить по старинному, на основе своих древних «обыкновений» (обычаев), согласно Войсковому праву, своим республиканско-демократическим бытом.

 Донское казачье государство представляло из себя в XVI - XVII веках совершенно отдельную от Москвы военно-демократическую республику, имевшую свою территорию, свой народ и свою власть.

Жизнь на Дону в ту эпоху слишком разнилась с жизнью на Москве. Это были два противоположных полюса. На КАЗАЧЬЕЙ земле не было тогда ни родовитых бояр, ни богатых купцов, ни холопов-рабов. КАЗАКИ все были равны между собой, как вольнолюбивое, общее братство. Управлялась Донская Земля - «Донской присуд» по всем законам древнего народоправства. Она имела своеобразный парламент - Войсковой Круг, который устанавливал законы, выбирал Донского Атамана и других должностных лиц на определенный срок из своей же среды казачьей. Войсковой Круг осуществлял в современном понятии все политические свободы, включая «неприкосновенность политического убежища» на своей земле по казачьему, простому определению - «С Дона выдачи нет».

Был у казаков и свой Суд - скорый и равный для всех граждан-казаков, без всяких пыток, правежа, застенков и пр., чем особенно отличался тогда московский суд. В каждом городке был выборный Суд. Виновного осуждали тут же и, в случае уголовного преступления, ему рубили голову саблей. В ту эпоху на Дону все должностные лица, даже духовенство, были выборные и во всем подчинялись Войсковому Кругу. Казаки, создавая свои законы и порядки, гордились своим бытом, говоря: «Все земли нашему казачьему житью-бытью завидуют».

Совершенно другие пословицы бытовали тогда среди московского подневольного, рабского люда: «На Москве горя людского - что песку морского», или «На Москве много церквей, да богов, а правды нет», или «Москва как доска: спать широка, а везде гнетет» и другие, ярко характеризующие быт, порядки и законы на Москве.

В особенности тяжелая, ужасная была жизнь многомиллионного московского крестьянства после «Уложения» 1648 года, по которому крестьяне были окончательно закреплены за помещиками на положении бесправных рабов, но даже более того: на положении домашней рабочей скотины. А после церковного раскола к тому же началось жестокое преследование приверженцев старой веры и тем, кто продолжал держаться старых церковных обрядов, кто молился «двуперстием» или совершал молитвы по древнеславянским церковным книгам, рубили пальцы, резали носы, языки и даже сжигали на кострах, как «еретиков».

Вся жизнь на Москве была построена на деспотизме власть имущих, на праве сильного. Отсюда и поговорка: «С сильным не борись, с богатым не судись». А суд на Москве был жестокий, не равный для всех и не скорый: годами тянулось «сутяжничество». Суд этот справедливо почитался не правосудием, а «кривосудием» и при воспоминании о нем волосы встают дыбом.

О положении крепостных крестьян-рабов на Москве свидетельствует академик Шмурло: «Крепостных людей меняли на породистых собак, проигрывали в карты, продавали на ярмарках. Бывало, что на вывоз продавались иногда целые деревни».

Общую картину порядков и жизни Московского царства описывает российский историк Кизиветер: «Московское царство - это было государство сверху и донизу закрепощенное, и недаром все там, от последнего бобыля и до первого боярина, именовались «холопами» великого Государя Московского».

«Кнут, батоги, как средство извлечения из населения службы и повинностей - так и свищут на каждом шагу в этом «идиллическом» царстве Московском. Правеж, битье батогами, кнут, ссылка в рабство - это «административные» приемы на каждом шагу».

Подобную неприглядную, более того, жуткую картину московского быта рисует неоднократно и знаменитый историк Ключевский, особенно в статье «Мысли Крижанича». О жизни Москвы как «темного царства» пишут и другие российские историки.

Донские казаки, принимавшие участие в войнах Москвы, наблюдали сами эту жизнь, знали ее со слов «Зимовых» (посольских) станиц, которые месяцами жили в Москве, знали и по рассказам бежавших старообрядцев. Безусловно знали донцы о порядках и быте на Москве и всячески отчуждались от нее подальше, говоря: «От Москвы - хоть полы отрежь да тикай» или «Живи казак на воле, пока Москва не узнала».

Еще раньше, до Петра I, когда Москва неоднократно делала попытки «прибрать к рукам» донцов, т.е. подчинить их своему влиянию, на эти попытки Войсковой Круг всегда отвечал: «Донской казачий народ вольный и в неволю не служат». И никакие «грозные» грамоты царей и даже патриархов московской церкви об отлучении от веры не пугали казаков и они жили своими «обыкновениями» на своей Донской земле и никакой, тем паче московской, рабской жизни иметь не хотели, говоря: «Хоть спина гола, зато на воле живем», или «Руби меня сабля турецкая, но не бей плеть боярская», или «Сами в чужие земли «в гости» ходим, а чужих на свое Поле никого не пускаем».

Дон действовал в своих интересах всегда по своему усмотрению и вмешательства Москвы во внутренние дела Дона до Петра I никогда не замечалось. Дон, до Петра жил своим особым, отдельным от Москвы казачьим миром, на положении инородцев или, как характерно определил в 1667 году дьяк Посольского приказа Катошихин - «чужеземцев», писав: «А как они, Донские казаки к Москве приедут и честь им бывает такова, как чужеземским, нарочитым людям».

До Петра I Дон с Москвой сносился через Посольский приказ (по - современному - Министерство иностранных дел), куда ежегодно приезжала «Зимовая» (посольская) станица. По традиции их принимали во Дворце цари трижды: по приезде, в день Благовещения и накануне отъезда. «Зимовые» станицы оставались долго в Москве, иногда месяцами, получая зерно, порох, свинец и пр. Царь делал богатые подарки Атаману, есаулу и казакам. Задабривали их и подарками, и угощениями бояре, по завету хитрого Катошихина: «Ласкай казаков пока надобно».

Но, как бы Москва не давила на казаков, они умели противостоять этому. Как одно из средств противоборства Московскому влиянию, на Дону существовал обычай: если Войсковой Атаман, в силу особой важности, сам отправлялся во главе «Зимовой» станицы в Москву, то он тогда переставал быть Войсковым Атаманом. По возвращении из Москвы он никогда не избирался в качестве такового вновь, в ближайшее время. Это объясняется практически установленной традицией в борьбе против московского влияния и способом аннулирования обязательств, данных атаманом «Зимовой» станицы в Москве.

Больше того, когда казаки узнавали, что приехавшие на Дон из Москвы участники «Зимовой» станицы: атаман, есаул, толмач и казаки, получив богатые подарки, хвалят Москву, то их в течение нескольких лет не выбирали на высокие должности в Войске. Обычай этот на Дону назывался «отмоскаливанием».

Одним из средств сохранения своего быта и порядков «обыкновения» служил отбор.

Казаки с большим разбором принимали в свою среду чужих, посторонних. Чтобы стать полноправным гражданином Донской республики, требовалось заявление в Войсковой Круг и его согласие. Но далеко не все получали это. Нужно было пробыть на Дону 5-7 лет, зарекомендовать себя, предварительно быть в двух-трех походах и выявить себя честным, находчивым и храбрым воином.

Во избежание постороннего влияния чужих (не казаков) на дела Войскового Круга, на Круг не пускали посторонних. «И московские люди, наравне с чужеземцами, на Войсковой Круг казаками не допускались». Выборное духовенство на Дону так же было устранено от участия в Круге и занималось только делами Веры. И, вообще, духовенство и Церковь на Дону подчинялись Войсковому Кругу, даже монахи в монастырях искали защиты у Войскового Круга.

Никто из чужих не мог поселиться на Донской земле без разрешения на то Войскового Круга, и французский посол при Русском Дворе Масон писал: «Казачья земля - общая собственность казачьей нации, никто чужой, даже русский, не мог на ней поселиться».

Казачьи полки, принимая участие в войнах Москвы, бывали на ее территории, но московская рать до Петра I на Дону никогда не стояла.

Такова была в общем особенная казачья жизнь на Дону до эпохи восстания Кондратия Булавина (1707 год).