Герой Полтавской битвы казак Рыжечка

«Кто бывал в городе Уральске, во время летней, петровской ярмарки, тот, вероятно, видел на флаге, развевающемся над ярмаркой, изображение казака-всадника. Это герб Уральскаго казачьяго войска, данный ему, в 1776 году, светлейшим князем Потемкиным . Покажите на флаг и спросите любого казака, хоть старика, хоть мальчика, кого угодно, все равно: «Что это?» или «Кто это?» И казак или казаченок вам ответит: «Рыжечка!» Вы спросите: « Кто такой Рыжечка?» И вам скажут: « Ярой, старых времен лыцарь, что Яик завоевал».

Вы подумаете, что Рыжечка буквально завоевал Яик, отбив его от кочевников; но вы ошибетесь в вашем мнении. Если вы полюбопытствуете спросить: « Как Рыжечка завоевал Яик?» Вам ответят: «Заслужил у батюшки царя».

Рыжечка был маленький человек, точь-в-точь сам с ноготок, а борода с локоток. Оттого и прозвали его в шутку Рыжечкой, сиречь грибок рыжик. Это имя так и осталось за ним на всю жизнь. А настоящее его прозвание было Замаренов Егор Максимович.

…«Ты, - говорят шведские енералы своему королю, - ты и так много погубил армии, много казны поистратили, а все понапрасну. Где тебе, - говорят, - тягаться с Расеей: ведь она всем осударствам голова. Оставь, - говорят, - лучше и не затевай больше коловратностей: нашему царству и без того жутко». Но король шведский был лукав: прикинулся мелким бесом, успел уговорить, умаслить своих думчих сенаторов; те сжалились над ним и дали ему армию, пушек и все прочее; однако взяли от него, по ихнему закону, запись, чтобы он, ни под каким видом, не смел вступать с Петром Первым в баталию, а решил спор поединщиками: а есть когда осмелится преступить эту заповедь, то не прогневайся, – с царства долой. «Лучше-де, - говорят, - две-три головы потерять, чем всю армию погубить»…

– Хоша и неверные они, эти шведские енералы и сенаторы, а рассудили – грех напрасно сказать; рассудили дельно, - добавил старик.

Стали готовится к поединку. Швед знал, что без поединщика ему не обойтись, - поэтому самому загодя еще приготовил какого-то силача, с собою, вишь, из-за моря вывез: ростом, сударь мой, чуть-чуть не с колокольню, а в плечах коса сажень. Поил-кормил его до отвала, нарочно, словно на убой, что ни лучшими яствами и питьями; а обрядили его, собаку, в кальчугу да в латы, так что и сам черт не добрался бы до его кожи. И конь под ним был не конь, а сущий слон, да и тот покрыт панцирною попонкой. Просто, сударь мой, на оказию! Как появился этот уродина перед нашею армией, так все с диву упали. Думали, что это какая-нибудь башня на колесах, а не человек. Такой был этот поединщик престрашнеющий, преогромнеющий, что и сказать нельзя. На что уж агарянские поединщики, которых наши Иваны укокошили на Куликовом поле, на что уж, говорю, агарянские поединщики походили на индрика-зверя, но и те, сударь мой, в подметки этому не годились. Право слово.

Петр Первый видит, что вся армеюшка его струхнула, что найти такому чудовищу супротивника трудно; однако все-таки велел клич кликать: «нет ли де охотника?» Как же – сейчас и явились. Разослал царь по армии всех своих адьютантов, всех енералушков и всех думчих сенатурошков; и все воротились ни с чем: нет охотников, да и на поди! Петр Первый обратился к своей свите и спросил: «Из вас, господа, нет ли кого?» Ни гугу! Все молчат, да старший за младшего хоронятся.

Петр Первый не вытерпел, сам поскакал по всем полкам своим и стал вызывать охотника, а охотников нет да нет. В это самое время, - так, сударь мой, должно тому уж быть, – в это самое время подошел Прохор Митрич с нашими казаками и стал подле крайнего армейского полка.

Яицкие казаки 

Царь лишь только узрел наших, тое ж секунду подскакал к ним, рассказал, в чем дело, и кликнул:

– Нет ли охотника?

– Я охотник! - вскричал тоненьким голосом Рыжечка, и выскакал из фрунта.

Царь взглянул на него, покачал головой, да и сказал:

– Мал!

Петр Первый вдругорядь едет по полкам, вдругорядь кличет охотника, а охотника все-таки нет. Сверстался с нашими полками и кличет:

– Кто охотник?

– Я! - кричит Рыжечка, и выскакивает из фрунта.

Царь опять посмотрел на него, опять головой покачал, опять сказал:

– Мал!

В третий раз царь объехал свою армеюшку, в третий раз царь остановился пред нашими полками, в третий раз кликнул:

– Кто охотник?

– Я! - закричал Рыжечка и вылетел из фрунта.

Царь призадумался, посмотрел на Рыжечку, посмотрел и на шведского поединщика, покачал головой, всплеснул ручками, да и говорит своим приближенным, чуть-чуть не со слезами:

– Что буду делать? отказаться от поединка, вся Европия станет смеяться; пустить этого малыша - (царь показал на Рыжечку), - пустить этого - заранее пиши пропало!

Рыжечка тут стоит, слышит царские речи, да вдруг и говорит:

– А Бог-то что? При помощи Божией Давид победил же Галифа.

Говорит так-то Рыжечка, а сам индо дрожит: яройское сердце, значит, в нем закипело.

Царь пристально посмотрел на Рыжечку да и говорит:

– Храбрости-то в тебе, молодец, вижу, много, да силы-то, може, мало: вот в чем беда! Ты взгляни хорошенько, супротив кого хочешь идти, – вон он разъезжает, – а потом уже и скажи, надеешься ли победить.

А Рыжечка толкует себе одно: Давид, дескать победил же Галифа. Так отчего бы и ему, за молитвы святых отец, не победить этого супостата, - надеюсь, дескать, ваше царское величество. Только-де, говорит, позволь мне коня другого выбрать изо всех полков.

Нечего было делать, другого охотника нет; царь согласился и на Рыжечку, а пуще всего царю понравились Рыжечкины речи насчет Давида и Галифа; а насчет коня царь сказал, что дозволяет ему выбрать какого угодно, хоша бы и с царской конюшни. Но Рыжечка отказался от царского коня и сказал:

– Твои лошади, надежа-царь, только для парада хороши, а для ратного дела, не прогневайся за слово, никуда не годятся.

Петр I в Полтавской битве 

Тое-ж секунду Рыжечка бросился к казачьему фрунту и выбрал лошадь у калмычинина. Стали переседлывать. В это время Рыжечка успел перешепнуться с калмычинином, о чем было нужно.

– Какой обычай у твоей лошади? - спросил Рыжечка калмычинина.

– Знай сиди! - говорит калмычинин. - Водам идет, огням идет.

– Еще?

– Вилка дает. Бьешь правым нога - лева идет, бьешь левым нога - правым идет. Догадался?

Рыжечка только кивнул головой, вскочил на калмыцкую лошадь и выехал в поле.

Тут, сударь мой, встрепенулись и заколыхались обе армеюшки, и расейская и шведская. Распустили все свои знамечки. Заиграли на трубах, литаврах и на разных мусикийских органах. Потом все затихло: значит, бой скоро будет.

Рыжечка воткнул на пику шапку. Замахал над головой и подъехал к шведскому поединщику. Спрашивает его: на чем им биться, на копейцах ли булатных, иль на сабельках вострых.

Швед замычал что-то на своем телячьем языке и махнул рукой своим: вишь, он не понимал Рыжечку. И Рыжечка махнул рукой своим. Тое-ж секунду прискакали к ним два енерала: один с нашей стороны, а другой с шведской. Потребовали толмача. Толмач выслушал Рыжечку и пересказал шведскому поединщику. А тот, уродина, оперся на копье, оскалил зубы-то, да и говорит:

– По мне на чем хочешь! Хошь на кулаках, я на все согласен.

Толмач пересказал Рыжечке. Тот обиделся и говорит:

– Коли жив будешь, приезжай к нам на Яик. Там, говорит, на кулачном бою можешь пробовать своими боками наши кулаки; а здесь, - говорит, - не угодно ли помериться вот этим?

Тут Рыжечка потряс своим копейцем.

Рыжечка опять вернулся к казачьему фрунту и переменился с одним казаком пиками. Рыжечку спросили енералы, зачем переменил копье, а Рыжечка сказал:

– Так надо!

Рыжечка и на переговоры-то к шведу ездил с подвохом, неспроста. Сказано, швед был весь в железе, и рожа-то у бестии завешена была железною решеткой. Однако и Рыжечка был не промах. Покуда перегаваривались, он успел осмотреть супротивника своего со всех сторон. На башке у шведа была стальная шлычка, а по щекам и по затылку спускались железные дощечки; задня-то дощечка немного оттарлычилась, а это Рыжечке и на руку. Он тотчас смекнул, что тут, не говоря худого слова, можно запустить пику. А как у Рыжечки пика была толстовата, дупестовата, то он и отдал ее казаку, а у него взял потоньше. Значит, Рыжечка был себе на уме… Ладно.

Яицкие казаки

Перед началом боя Рыжечка, как подобает христианину и воину, слез с коня, воткнул в землю пику, повесил на нее образ Михаила Святителя, положил семь земных поклонов и раскланялся на все четыре стороны. Потом, сударь мой, оборотился лицом к востоку, сиречь в ту сторону, где наш родной Яикушка, оборотился лицом к востоку, да и говорит:

– И вы, братцы-товарищи, старики наши старожилые, и все общество наше почтенное! Помолитесь, чтобы Господь Бог соблаговолил!

Это уж он говорил заочно к тем, что на Яике остались...

– Вишь, - присовокупил старик, – вишь, как старые казаки жили друг с другом: нигде друг друга не забывали. Поэтому им во всем Господь Бог помогал…

Затем Рыжечка посбросал с себя всю одежду, остался только в одних шароварах да в кармазинной безрукавной фуфаечке. Шапка, - на что уж шапка! - он и ту бросил, и перевязал голову барсовым платком. Рукава у рубахи засучил по локти. Перетянулся шелковым поясом, за пояс заткнул длинный хивинский нож, а в руки взял копейцо. Вспрыгнул на лошадь, оправился на седельце; напоследок перекрестился и крикнул: «Дерзайте, людие: яко с нами Бог!» да и полетел на супротивника, точь-в-точь как маленький ястреб на орла заморского, точь-в-точь как в ветхозаветное время Давид на Галифа.

И Галиф помчался на Рыжечку, уставил против него копьище с добрую жердь.

Рыжечка лишь только подскочил к Галифу, сей же миг дал вилка вправо: Галиф, словно бык-дурак, пронесся мимо.

Рыжечка обернулся, да как далдыкнет его копейцом в затылок, где дощечка-то от шлычки оттарлычилась: Галиф и покатился с лошади кубарем.

Рыжечка в един миг спрыгнул с своего коня, как клещ насел на плечи Галифа и отлипал ему ножом голову. Знай наших! Вперед дуракам наука: не хвались, идучи на бой, хвались идучи с боя.

Тут армия наша возрадовалась, зашумела, словно волна морская заходила и «ура!» закричала. А шведская армия, знамо дело, приуныла, затихла, харунки свои к земле преклонила, словно голубушка, несолоно хлебала. Только один король шведский заклянчил, сударь мой; такой безпокойник был. Не хочет вериться, кричит:

– Подвох! подвох! Русак сзади ударил нашего! Подвох!…

А енералы и сенаторы его и говорят ему:

– Что, что сзади? У нашего и сзади был панцырь. Нечего на зеркало пенять, коли рожа коса. Не клянчай, король. Эй, лучше будет, покорись.

А король и слышать не хочет, ревет в выставочный голос, словно кто с него шкуру дерет, рвет на себе волосы, словно сумашедший, мечется во все стороны, словно угорелый, кричит: «пали!» а его никто не слушает. Сам побежал на главную свою бутарею, вырвал у кононера фитиль, приставил к пушке и открыл по нашей армии огонь.

Тут уж и нашего царя взяло за ретивое. Подал он своим енералушкам знак к бою, да и скомандировал:

– Катай! Без бардона катай! На зачинающаго Бог.

Вот тут, сударь мой, наша армеюшка и пошла чесать шведскую, - и пошла, и пошла чесать! Дым коромыслом стал! Всю, сударь мой, лоском положили!

Хошь один ли на одного, стена ли на стену идет - все равно, лиха беда толь одному: кому иля одной какой стороне струсить; а так смело говоря: пропал. Так было и со шведскою армиею. Спервоначально она оченно храбрилась, голову оченно высоко поднимала, - а как ярой наш Егор Максимыч Замаренов, сиречь Рыжечка, сверзил ихнего великана и отлипал ему голову, так что толковать, у шведской армии душа в пятки. Ну, нашей армии это и на руку. Пошабашила она армеюшку короля шведского, словно пить дала. А король шведский, сам-друг с изменником Мазепою, еле-еле удрал в Турскую землю. Там, говорят, оба они с Мазепою, в кабалу пошли к Турку; там, говорят, и пропали. Туда, значит, дорога…

А главная статья в этом деле, что там ни толкуй, все-таки ярой наш Рыжечка: он, значит, сделал первый начин; от его, значит, молодецкой руки пал Галиф, от его значит, лыцарскаго подвига в страх-ужас пришла шведская армия.

Лишь немного поуспокоилось, Рыжечка и явился к Петру Первому с головой Галифа на копье. Царь во слезах-то - с радости, значит, - царь во слезах-то не видит его и спрашивает приближенных:

– А где наш малыш? Где безценный Рыжечка?

– Здесь! - пищит Рыжечка.

– А, голубчик мой! сокровище мое! - говорит царь и целует Рыжечку в голову.

Рыжечка поцеловал ручку у царя.

Когда совсем поуспокоилось, царь позвал Рыжечку в свою палатку и при всех енералах и сенаторах, при всех иных земель посланниках, спрашивает его:

– Чем тебя, друже мой, дарить-жаловать? Говори! Ничего не пожалею.

Рыжечка поклонился царю и говорит:

– Мне, надежа-царь, ничего не надо, а пожалуй, коли на то милость твоя, пожалуй наше обчество.

Царь спрашивает:

– Чем? говори.

Рыжечка говорит:

– От предков твоих, благоверных царей, мы жалованы рекой Яиком, с рыбными ловлями, сенными покосами, лесными порубами; а владена нас на то пропала. Пожалуй нам, надежа-царь, за своею высокою рукой другую «владену» на Яик реку.

– С великою радостью! - говорит царь. - Секлетарь, бери перо, бумагу и ваяй от меня яицким казакам «владену» на Яик реку; со всеми сущими при ней речками и проточками, со всеми угодьями, на веки вечные!

Секлетарь написал.

Царь говорит Рыжечке:

– Этого мало. Еще что? Проси!

Рыжечка говорит:

– Еще, надежа царь, пожалуй, коли милость твоя, пожалуй нас «крестом да бородою».

Царь говорит:

– Для кого нет, а для яицких казаков есть! Секлетарь, пиши во владенной, что я жалую яицких казаков крестом и бородою на веки вечные, чтоб им насчет креста и бороды быть невредимым.

Секлетарь написал…

– Будто? – спросил я.

– Не будто, а на самом деле было так, - сказал старик таким тоном, который не допускал никаких сомнений. - Есть когда-б мы не были жалованы крестом и бородою, то давно бы начальство, с позволения сказать, ваш брат, скосило нам бороды; а мы, видишь, по милости Божией да царской, не лишены еще «отечества». Посмотри на иных прочих казаков, примерно на донских, оренбургских, всем им оскоблили рыла-то, а наши целы. Значит, правда, что говорю...

И.И. Железнов. « Уральцы». Очерки быта Уральских казаков.Том III. 1910г.