«Волчий рот, лисий хвост»: тактические приемы пластунов Черноморского казачьего войска

Пластуны. Рионский отряд на Кавказском фронте. 1877-1878 гг. Охотники 1-го Пластунского батальона, уничтожившие передовой Турецкий пикет из 16 человек у реки Кинтиш

Пластунство – один из удивительных феноменов социальной и военной жизни Черномории первой половины XIX в. Прямые аналоги этому явлению подыскать довольно трудно. Охотники-профессионалы, первоначально добровольно охранявшие границы, военные товарищества, штатные элитные команды «стрелков-разведчиков» – вот схематичная линия эволюции черноморского пластунства.

Пластуны были наиболее боеспособной частью Черноморского казачьего войска, наиболее профессионально подготовленной; они создали своеобразное, только им присущее военное искусство – пластунство. Удивительно, что, разбивая пластунство на составляющие его элементы, мы легко находим подобные в русской и зарубежных армиях. В целом же это явление самобытное, уникальное.

Один из первых историков Кубани И.Д. Попко в своем очерке «Пластуны» привел интереснейшие сведения о тактике наших «героев плавен». «Что касается тактики пластуна – она немного сложна. Волчий рот и лисий хвост: вот ея основные правила. В ней вседневную роль играют: след, «сакма», и засада, «залога». Тот не годится «пластуновать», кто не умеет убрать за собою собственный след, задушить шум своих шагов в трескучем тростнике; кто не умеет поймать следы противника и в следах его прочитать направленный на линию удар. Где спорят обоюдная хитрость и отвага, где ни с то, ни с другой стороны не говорят: иду на вас! – там нередко один, раньше или позже схваченный след решает успех и неудачу.

Перебравшись через Кубань, пластун исчезает. А когда по росистой траве или свежему снегу след неотвязно тянется за ним, он заплутывает его: прыгает на одной ноге и, повернувшись спиной к цели своего поиска, идет пятками наперед, «задкует», – хитрит, как старый заяц, и множеством известных ему способов отводит улику от своих переходов и притонов» [7, с. 253].

Рассмотрим основные составляющие повседневной боевой работы пластунов. Прежде всего следует остановиться на пограничной службе, так как именно пластуны служили «вернейшей опорой» кордонной линии. Противостоять отработанной и выверенной тактике черкесского набега могла только тщательно организованная система караульной службы. Опыт пограничной борьбы с адыгами был обобщен в начале XIX века и нашел свое отражение в специальных инструкциях кордонным начальникам [4, ф. 249, оп. 1, д. 462].

Цепь пикетов предписывалось располагать у самой Кубани. Днём казаки несли службу в так называемых открытых пикетах, откуда их снимали после захода солнца. Число людей варьировало от четырех до пяти в разных дистанциях. Ночные, или секретные пикеты, насчитывающие не менее восьми казаков, заступали в караул в сумерках, «чтобы черкесы со своей стороны видеть того никак не могли». Эти пикеты казаки покидали с восходом солнца, предварительно сойдясь с конным разъездом.

В самых опасных местах дистанции, примерно в 600 метрах от Кубани, напротив пикетов располагали конные залоги из шести человек. Кроме того, вдоль Кубани несли караул регулярные конные разъезды. Первый разъезд из восьми человек отправлялся в путь после заката солнца, второй (десять человек) – в полночь, третий (двенадцать человек) – на рассвете. Вечерний и световой разъезды возглавлял офицер, а полу­ночный – сотенный есаул (урядник). Разъездные казаки следовали один за другим на видимом расстоянии. Командиры находились в середине. В особо опасное время разъезды полагалось «чинить» беспрерывно.

О появлении неприятеля выстрелом оповещали соседний пикет, тот подавал сигнал следующему, и так по всей линии. На место тревоги первыми спешили казаки конной залоги. Соседние пикеты присоединялись только по приказу и так, чтобы адыги не могли этого заметить.

Порядок несения пограничной службы постоянно совершенствовался и окончательно сложился в начале 20-х го­дов XIX века. Сбор полка на службу осуществлялся с помощью специальных «бланкет открытого предписания». К своей штаб-квартире полк двигался на значительном расстоянии от границы; в течение 5–6 дней старый и новый полки несли службу совместно.

Все караулы делились на дневные и ночные. Дневную службу несли пикеты и часовые на вышках. Ночью в охране находились секретные караулы (называемые на Кубани залогами), разъезды и резервы. Залоги ставились и снимались только в темноте. Оклики и отзывы на них запрещались, а употреблялись особые условные знаки.

Разъезды, в свою очередь, делились на ночные и дневные. Ночные (не меньше пяти человек) совершались четыре раза. Время отправления и маршрут движения постоянно менялись. Разъезды соседних постов встречались в условленном месте и обменивались специальными деревянными ярлыками (введены для контроля за казаками, часто не доезжавшими до «съездного» места). Для поддержки секретных караулов и разъездов от каждого поста в обе стороны выделяли по конному резерву.

Важнейшее значение на границе имела четко налаженная связь и сигнализация. Все средства оповещения, применяемые на кордонной линии, можно разделить на три группы: нарочные, звуковые сигналы и маяки. Последние подразделялись на дневные и ночные. На дневном в случае тревоги поднимали сплетенные из ивовых прутьев шары, которые и давали знать соседям об опасности. Образцовый ночной маяк представлял собой девятиметровый дубовый столб, обмотанный снизу доверху «конопляным клочем», вымазанным дегтем, со смоляной полубочкой наверху [4, ф. 249, оп. 1, д. 947, л. 13]. Название «ночной» условно, ибо эти маяки зажигали и днем, и они оповещали об опасности густым столбом дыма.

Пластуны были рассеяны особыми товариществами по самым передовым постам, батарейкам и пикетам. Помимо несения службы в пикетах и секретных караулах в обязанность пластунов входил осмотр своей дистанции вдоль берега реки Кубань. Они должны были «поймать» следы неприятеля и «прочитать» направленный на линию удар, осмотреть глухие места (куты, займища, излучины…), где мог прятаться противник, «открыть» новые броды и другие возможные места переправы. В документах XIX века задача пластунов чаще всего определяется словом «открыть» – найти, разведать, осмотреть. Естественно, осматривая свой берег, пластуны вни­мательно вглядывались в противоположный, пытаясь заметить неприятеля.

Архивные дела первой трети XIX века содержат массу приказов пластунам что-либо «открыть». В декабре 1821 года командующий в войске Черноморском генерал-майор Власов затребовал из Славянского поста трех казаков «для упот­ребления в открытии мест удобных к переправе закубанских хищников на нашу сторону и самих сборищ» [4, ф. 249, оп. 1, д. 792, л. 357]. В рапорте полковника Табанца к атаману Г. К. Матвееву говорится о казаках «для употребления в открытии Кара-Кубанского острова, примечания неприя­тельских сборищ и знающих в пластунстве оборот» [4, ф. 249, оп. 1, д. 812, л. 9].

Прекрасно иллюстрирует статус пластуна и род его занятий справка Черноморской войсковой канцелярии, подготовленная в 1829 г. для «Комитета по изысканию способов к улучшению состояния Черноморского казачьего войска» (текст справки дадим не точной цитатой, а перифразом). «Кубань образует куты, покрытые кустарником, камышом и плавною травою. Эти места открывают особые команды, для всегдашней известности о положении неприятеля беспрестанно находятся в оных пластуны: то есть искусные стрелки, опытные в деле с неприятелем и расторопные» [4, ф. 249, оп. 1, д. 1035, л. 10].

Интересно отметить, что подобную тактику в действиях с неприятелем применяли и линейные казаки. В 1850 г. главнокомандующий Отдельным Кавказским корпусом дал разрешение на выделение из Владикавказского казачьего полка «10 человек в пластуны, самых расторопных, отважных и хороших стрелков, при двух урядниках, которые бы разделились на две части и могли постоянно ходить по Тереку между станицами Змейскою и Котляревскою, где имеются камыши и леса, для наблюдения за прорывами хищников, дабы не дать им укрываться там» [4, ф. 670, оп. 1, д. 35, л. 122].

Парадоксально, но «открывая» свою территорию, пластуны несли потери, пожалуй, бóльшие, чем во время поисков на земле горцев. Очень часто будничный осмотр превращался в стычку, а то и в небольшое сражение с переправившимися через Кубань отрядами конных хеджретов и пеших психадзе. Вот что пишет по этому поводу И.Д. Попко: «Психадзе тихо просачиваются сквозь кордонную плотину, в незаметные скважины, которые при всем старании, при всех хлопотах не могут быть прочно забиты; а хеджреты переливаются через верх, волнами внезапных и шумных приливов… Психадзе – по-русски «стая водяных псов», так называются у самих горцев пешие, неотвязные и надоедливые хищники, достигающие добычи украдкой, ползком, рядом мученических засад, – больше шакалы, чем львы набегов. Хеджрет – это открытый, доброконный, иногда закованный в кольчугу наездник, это лев набега. Это люди… свинцом засевают, подковой косят, шашкой жнут. Хеджреты при­надлежат к разряду людей, для которых жизнь копейка, а голова наживное дело» [7, с. 237].

Но, по словам того же И.Д. Попко, именно психадзе считались у казаков более опасными. С таким серьезным противником нельзя расслабиться, поэтому пластуны и на своей территории проявляли бдительность и величайшую осто­рожность. Вот как описал действия пластунов соучастник событий генерал-майор Я.Г. Кухаренко – известный кубанский историк, писатель, этнограф, исполнявший обязанности наказного атамана Черноморского казачьего войска: «Вот пластунские обходы и делаются по два, а то и целым отрядом: один за другим идут, но не близко, не рядом. Потому что бывает, как засядут черкесы, так одним ружейным залпом могут побить или, неожиданно бросившись из укрытия, взять в плен. Идут, говорю, пластуны что днем, что ночью отрядом, один за другим в отдалении. Когда первый остановился, то и второй, и третий, и все остальные. А если первый присел – все тоже присядут. Передний прислушивается – все прислушиваются. Кто кого подстережет?

Если пластуны первыми заметили черкеса, то их верх, а как черкесы заметят первыми – то и пластунам беда. Бывает и так: не тех сила, что первыми заметили врага. Тогда они пропустят сильнейший отряд вперед. Если слабее черкесы, то после такой встречи они либо возвращаются назад, либо торопятся на воровство дальше; а когда послабее пластуны, то, пропустив черкесов, нападают на них с тыла. Но нападать на черкесов уже нет резона, нужно избежать стычки, потому что пластуны уже себя выдали: мало их. А если открыто ударить по черкесам, то ведь и черкесские ружья заряжены, и всякий выстрел их будет без промашки» [6, с. 88]. Обратите внимание, как четко участник Кавказской войны и к тому же офицер Черноморского казачьего войска расставил все акценты и выделил критерии победы.

Я.Г. Кухаренко упомянул о двух казаках, совершающих обход границы. Конечно, это минимальное количество. В середине 1850-х годов на открытие правого берега Кубани стали высылать по одному пластуну (затрудняемся сказать, чем это было обусловлено). Закончилась эта практика печально: всех пластунов захватили в плен. 12 января 1856 года последовал приказ по Черноморскому войску: «…для обрезывания (? – Б. Ф.) берега и открытия партий неприятельских были посылаемы одиночные пластуны, которые, встречаясь с многочисленными партиями, после мужественной защиты, не поддержанные из ближайших постов, израненные попались в руки неприятеля» [4, ф. 249, оп. 1, д. 624, л. 79].

Далее атаман писал, что, дорожа каждым казаком Высочайше вверенного ему войска и особенно пластунами, приобретшими себе всеобщую известность своею храбростью и самоотвержением, и для отвращения случаев пленения неприятелем этих необходимых и дорогих войску людей он запрещает посылать их в одиночку. Обычная численность пластунских партий была в пределах 9–10 человек.

Осмотр правого (своего) берега Кубани нередко закан­чивался серьезными боями. В январе 1810 года пластуны «усмотрели, что промеж Петровского и Староредутского кордонов» закубанцы собираются в большую партию. Под­полковник Еремеев «откомандировал из поста таковых же охотников 50 человек… кои, следуя по-над Кубаном, встретились с оными… и учинили перепалку, а когда дошли до Варениковской пристани, то, напав на самую толпу, конную и пешую, в немалом количестве переправившуюся на сю сторону… учинили с ними немалое сражение, 1 убили и 3 ранили…» [4, ф. 249, оп. 1, д. 624, л. 79].

Чуть ли не ежедневно подобные стычки с черкесами происходили в мае. 4-го числа «охотники» напали на большой неприятельский разъезд между Марьинским и Новоекате­риновским кордонами. Казаки смогли убить двух горцев, «выбросив при сражении» 585 патронов [Там же, л. 90]. Разумеется, в данном случае речь идет о выстрелянных патронах.

Еще более опасным и рискованным было открытие левого, вражеского берега реки Кубань. «Истина общеизвестная, – писал И.Д. Попко, – что шаг за низовую Кубань – шаг в неприятельский лагерь, потому что поселения горцев на самом деле составляют обширный военный стан, в котором шатры заменены хижинами… И какая бдительность, какая удивительная готовность в этом оседлом лагере! По первому дыму сигнального костра – днем, по первому выстрелу и гику ночью все при ружье, все на коне и в сборе» [7, с. 254].

Осмотр правого берега Кубани мы отнесли к пограничной службе, осмотр же левого берега можно классифицировать как военную разведку, ведь все действия происходят на вражеской территории. В пластунской военной разведке мы выделяем два основных направления: ближняя разведка и глубинная разведка. Ближняя включала территорию прибрежной зоны и близ­лежащие к Кубани аулы. Задача пластунов заключалась в определении места сбора неприятеля, количества бойцов в конных и пеших партиях, выявлении направления, конкретного места удара. Разведчики выясняли маршруты подхода к Кубани и способы переправы через нее.

Здесь, наверное, уместно будет сказать о тактике черкесского набега [10, с. 136, 137]. Наиболее эффективно действовали отряды средней численности, примерно 20–50 че­ловек. Более малочисленные группы довольно легко переходили границу, но при обнаружении с ними могли справиться объединенные казачьи пикеты. При удаче объектом действия таких групп становились отдельные люди, маленькие хутора, дома на окраине. Большие отряды, как правило, собирались довольно долго, и сведения о готовящемся набеге поступали к казакам заблаговременно. Против этих групп подтягивались значительные силы и артиллерия, которая чаще всего и решала исход дела.

Средние партии формировались очень быстро и быстро переправлялись. Обнаружить их было так же трудно, как и малую группу, а их боевая мощь заставляла пикеты ретироваться в кордоны или же просто прятаться. Даже будучи замеченными, они нередко успевали захватить добычу в ближайших населенных пунктах и благополучно уйти до подхода казачьих резервов. Все черкесские партии часто маневрировали на своем берегу, затрудняя тем самым определение направления главного удара.

Перед набегом адыги проводили тщательную разведку, наблюдая со своего берега за передвижениями казаков. Ночью они подслушивали пароли и отзывы для определения местонахождения залог. Такое же наблюдение за несколько дней до нападения вели черкесские разведчики на правом берегу Кубани. Когда же звуковые сигналы на линии отменили, то места казачьих залог стали определять по сену, которым казаки (несмотря на строжайшие запреты) выстилали дно своих укрытий.

Большое значение придавалось самой переправе. Она должна была пройти как можно быстрее и бесшумнее. Летом использовали следующие способы переправы через Кубань: вплавь, на лодках (по казачьей терминологии – лунтры и каюки), на тулуках и плотах. В ряде документов отмечен и такой интересный способ: большая лодка с командой из нескольких человек тянула камышовые снопы, за которые держались люди.

Огромное внимание придавали черкесы и моменту выхода на берег. Нередко до часа они находились в воде у самого берега, тщательно вслушиваясь в темноту. Если казаки чем-то выдавали себя, то группа легко и без потерь возвращалась.

На правом, казачьем берегу часто выделялся отряд для маскировки следов или даже имитации якобы уже обратного движения из Черномории за Кубань. Применялись и «старые следы», показывающие, что группа побывала здесь будто бы несколько дней назад. На своем берегу горцы оставляли небольшую группу прикрытия, в задачу которой входила огневая поддержка возвращавшихся из набега и раскладка костров, указывающих место перехода.

Искусные и отважные профессионалы военного дела, мастера выкованной веками набеговой системы – такими предстают черкесы со страниц воспоминаний русских офицеров, работ российских историков и трудов зарубежных исследователей и путешественников. Таков портрет противника казачьих стрелков-разведчиков. Кстати, они тоже очень лестно отзывались о черкесских воинах: «Встречаясь с турецкими башибузуками в минувшую войну, мы видели, что они настолько же стоят ниже наших горцев в храбрости, как и в вооружении. Самому курду, так славному на Востоке удальством, наш закубанский горец не доверит даже почистить своего оружия» [5, с. 131].

Для пластунов переправа через Кубань также была непростой и опасной задачей. И дело не только в неприятельских разъездах, а в ловушках, которые устраивали черкесы. На излюбленных пластунских тропах они выкапывали глубокие колодцы и маскировали их ветками и листьями. Колья в дно не вбивали, так как хотели взять пластуна живьем. Но большинство пластунов из этих колодцев выбирались с помощью небольшого якоря на длинном ремне. Митрофан Седых – старый казак-пластун – вспоминал, что самые опасные ловушки черкесы устраивали в воде, на местах перехода. Это были капканы с чрезвычайно сильными пружинами – человеку перебивало ноги, в лучшем случае он оставался калекой. Но пластуны быстро наловчились ощупывать дно шестом, и в капкан обычно попадали только пьяные [8].

Приведем несколько документов, касающихся ближней разведки. Очень выразительно сообщение генерал-майора М. Г. Власова войсковому атаману Г. К. Матвееву: «Чтобы получать достоверные сведения о местах, на левой стороне Кубани лежащих, кои еще мне неизвестны и по коим долженствовали проходить войска, к поиску неприятеля назначаемые, и не надеясь на лазутчиков, весьма дорожащих своею жизнью, я всегда предварительно посылал туда отборных из казаков войска Черноморского пластунов (стрелков), кои, подкрадываясь туда скрытными местами, разузнав, доставляли мне оные» [4, ф. 249, оп. 1, д. 909, л. 218]. В 1828 году в полки, стоящие на кордоне, поступил приказ: «Чтобы вы могли лучше встретить неприятеля и вступить с ним в дело, предварительно секретно узнать чрез пластунов настоящее место неприятеля и открыть движение неприятеля еще за Кубанью» [4, ф. 286, оп. 1, д. 63, л. 115].

В июле 1830 года русские войска рубили лес за Кубанью. Их прикрывали цепью пеших команд, а сами эти команды решили прикрыть еще и пластунами. Из рапорта атамана Черноморского войска А. Д. Безкровного от 22 июля: «Дабы закубанские хищники не могли подходить скрытными путями к цепи наших команд… выбрано мною из полков войска Черноморского 40 пеших казаков отличных стрелков, храб­рейших в деле с неприятелем и расторопнейших, называемых пластунами, которые малыми партиями разосланы по разным направлениям…» [4, ф. 249, оп. 1, д. 1057, л. 126]. Далее атаман рассказывает, как партия пластунов из пяти человек, будучи окружена 60 черкесами, убила семь противников и сумела скрыться.

Граница между ближней разведкой и глубинной весьма условна. Жестких временных или территориальных параметров для той или другой, конечно, нет. Бывало, что одна партия пластунов вела поиск близ Кубани целую неделю (или даже больше), а другая за это же время успевала «смотаться» за сотню километров. Время поиска в том и другом случае зависело от поставленной задачи и конкретных обстоятельств, в которых он проходил. Поэтому расстояние выступает в роли главного критерия глубинной разведки. И.Д. Попко место действия дальней разведки образно определил как «сердцевина гор».

Вот что он сказал на этот счет: «…в прежние годы, когда еще в горах не было русских укреплений, а в обществах горцев не было так называемых «приверженных» к нам людей, пластуны проникали в самую сердцевину гор, осматривали местоположение аулов, сторожили за неприятельскими сбори­щами и их движениями – и своим бескорыстным самоотвер­жением заменяли продажные, так часто лживые услуги нынешних лазутчиков» [7, с. 254]. В 1824 году генерал-майор М. Г. Власов отправил трех конных пластунов разведать дороги, ведущие в земли абадзехов [4, ф. 249, оп. 1, д. 909, с. 218].

Конную разведку чаще практиковали пластуны Лабинской линии и линейные казаки. Вот что пишет о разведке в своих «Записках» А.Шпаковский: «Разведка была одной из самых трудных служб пластуна: высмотреть и разузнать в горах о намерениях неприятеля… На разведку большей частью отправлялись конными, так как предстоял дальний путь и нужна была как внезапность нападения, так и уход восвояси. Для разведки редко отправлялось более 3–4 пластунов на самых резвых и сильных конях» [11, с. 188].

«Тихо пришли, тихо посмотрели, тихо ушли» – так звучит (и сегодня тоже) главная заповедь военных разведчиков. Нарушение одного из пунктов грозит свести на нет все усилия. Но пластунам в их реальной боевой практике далеко не всегда удавалось следовать этому золотому правилу. Особенно если это был не разведывательный поиск по приказу начальства, а «частный» поиск льготных пластунов за добычей. Я.Г. Ку­харенко в упомянутом уже нами очерке отметил: «Выгоднее всего пластуны грабят черкесов на их, на черкесской стороне. Там черкес не бережется и если напорется на казака, то тут ему и аминь» [6, с. 88]. В общем-то, это обычная практика враждующих сторон.

Во всех архивных документах, в воспоминаниях участников тех событий в качестве оружия для снятия часового упоминается кинжал (не считая изобретения Крымской войны – «севастопольского крючка»). Кинжалом всегда бьют, в некоторых случаях (как отмечалось в мемуарах) – его кидают. Никаких пресловутых секретных пластунских приемов: их никто не видел, о них никто не слышал и никто не описал. Удалось зафиксировать два удара ногой. В первом случае пластун, подползая к часовому, потерял кинжал, ударил прикладом, но неудачно. Пластун повис на часовом (сковывая его движения) и ударил его ногой по ноге (то есть применил известную даже ребятишкам, борющимся во дворе, переднюю подсечку, или переднюю подножку). Подбежал второй пластун и ударом кинжала прервал возню на земле [1]. Во втором случае («Записки» А.Шпа­ковского) горца взяли в плен, сбив с ног ударом ноги в пах (этот прием знают даже женщины).

Взятие «языка» было более сложным предприятием, чем снятие часового. По воспоминаниям В. А. Гиляровского (о Рус­ско-турецкой войне 1877–1878 гг.), на «эти операции посылали охотников самых ловких, а главное, сильных, всегда вдвоем, иногда и по трое». В одной такой вылазке Гиляровский участвовал лично вместе с казаком по прозвищу «Дядя», обладавшим огромной силой – серебряный целковый свертывал в трубочку. «Оружия, кроме кинжалов, у нас не было никакого. "Дядя" приказал только мне взять в карман два булыжника с кулак величиной да инструмент, носящий весьма некрасивое название, состоящий из двух ремешков с дощечкой, обернутой сукном. То же самое было и у него…

Мы были уже в пяти шагах от часового. Оказалось, что он не спал, а смотрел в противоположную от нас сторону… "Дядя" поднял руку и бросил через голову часового камень. Тот вздрогнул и обернулся назад, где стукнул упавший камень. "Дядя" выпрямился и в один миг сидел на опрокинутом им часовом, старавшемся вырваться из железных объятий. Я подоспел и сел на ноги часового, с помощью которых он старался перевернуться, между тем "Дядя" своей громадной правой рукой зажал ему рот, а левой крепко прижимал к земле. – Машинку ему надо, чтоб не заорал, ты держи его, а я сделаю, – тихо сказал он мне… "Дядя" по-турецки сказал ему не ухо, чтоб тот молчал: "а то, мол, зарежу". Пока я держал помертвевшего с испугу низама (часового), "Дядя" вставил ему в рот лопатку, обернутую сукном и завязал на затылке два ремешка. Затем часовой был связан тонким шпагатом по рукам и ногам» [Цит. по: 2, с. 16].

Каждому ясно, что «Дядя» – старый пластун, прошедший школу Кавказской войны, – взял «языка» за счет огромной физической силы, ловкости, сноровки, а не за счет мифического пластунского приема, которым он мог был «вырубить» часового, а потом спокойно связать.

В боевой практике пластунов важное место занимали условные сигналы и приметы: «Настоящий пластун, – писал Я.Г. Кухаренко, – и залает лисицей, и зачмышит кабаном, крикнет, как олень или дикая коза, запоет диким петухом, зафырчит барсуком, завоет волком, забрешет собакой. Каждый пластун до этого дела мастер» [6, с. 94]. Предупреждая товарищей об осторожности, пластун производил писк, «подобный тому, как кучер понуждает лошадь, только гораздо тише…». Тихий свист пластунов мало кто мог отличить от крика сыча.

Важным коммуникативным средством на границе являлись пластунские приметы. В качестве них чаще всего выступали естественные предметы, предметы из окружавшего пластуна природного мира. Это могли быть сухая верба, кустарник, камыш и т.д. Некоторые из них надо было еще искусственно превратить в примету. Допустим, связать несколько камышин или просто обломать их верхушки, наклонить ветки кустарника в определенную сторону. В приказах 1820-х годов говорится о приметах, оставленных на деревьях, обрубках палки.

В качестве примет использовались и артефакты: подкова, кусок материи, кованый гвоздь… Содержание приметы оговаривалось заранее. Чаще всего она сообщала о том, что здесь побывали пластуны соседнего кордона. Группа, нашедшая примету, «переиначивала» ее (дабы сообщить – «и мы здесь были») и возвращалась обратно на свой пост, причем уже другой тропой.

Партии пластунов, собиравшихся на «вольный поиск», избирали себе руководителя. В повести Н.Н. Толстого «Пластун» он называется «ватажным», то есть предводителем ватаги [9, с. 122]. В цитированных нами воспоминаниях пластуна М.Седых этот человек назван «вожатко», то есть вожатый, проводник… В войсковых документах несколько раз встретился термин «вожатый», причем один ваз «вожатым» команды пластунов был прапорщик Джембулет Немиров [4, ф. 670, оп. 1, д. 21, л. 295]. Возможно, известный со средневековья термин «вож», «вожак» – человек, указывающий путь, – трансформировался в термин «вожатко». Значение термина как «проводник» мы считаем основным для Черномории.

Впрочем, мы не исключаем возможности бытования на Кубани и термина «ватажный», особенно на раннем этапе развития пластунства. «В то время пластуны были большей частью бобыли, – говорит герой повести Н.Толстого, – люди, у которых не было ни родных, ни кола ни двора, которым нечего было терять, кроме жизни и воли; зато они и дорого продавали свою жизнь и дорого ценили свою волю. Они не признавали над собой никакого начальства; редкие из них жили в станице, большею частью жили на берегу Кубани в землянках среди камышей и лесов. Каждая ватага состояла из девяти или пятнадцати человек, которых свел случай». Предводителя такой вольной ватаги «ранние» пластуны вполне могли звать «ватажным».

Этот очерк мы хотим завершить психологическим портретом пластуна, который принадлежит И.Д. Попко: «Это обыкновенно дюжий, валкий на ходу казак, первообразного малороссийского складу и закалу: тяжелый на подъем и неутомимый, не знающий удержу после подъема; при хотеньи – бегущий на гору, при нехотеньи – еле плетущийся под гору… Сквозь сильный загар описываемой личности пробиваются добродушие, которое легко провести, и вместе суровая сила воли и убеждения, которую трудно погнуть или сломать. Угрюмый взгляд и навощенный, кверху вздернутый ус придают лицу пластуна выражение стойкости и неустрашимости. В самом деле, это лицо, окуренное порохом, превращенное в бронзу непогодой, как был говорит вам: не бойсь, перед опасностью ни назад, ни в сторону!» [7, с. 243].

Борис Ефимович Фролов, старший научный сотрудник отдела истории и этнографии Краснодарского государственного историко-археологического музея-заповедника им. Е. Д. Фелицына, (г. Краснодар, Россия)

ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА

Андреевич П. Рассказ пластуна // Военный сборник. 1859. № 5.

2. Бартош А. Кубанские пластуны Кавказской армии в русско-турецкой войне 1877–78 гг. // Станица. 2009. № 1 (52).

3. Вишневецкий Н.И. Исторические воспоминания. Краснодар, 1995.

4. Государственный край Краснодарского края. Ф. 249. Оп. 1. Д. 462, 624, 792, 812, 909, 947, 1035, 1057; Ф. 286. Оп. 1. Д. 63; Ф. 670. Оп. 1. Д. 21, 35.

5. Есаул [И. Д. Попко]. Пешие казаки // Военный сборник. СПб., 1860.

6. Кухаренко Я.Г. Пластуны // Збирнык творив. Киев, 1880.

7. Попко И.Д. Черноморские казаки в их гражданском и военном быту. СПб, 1858.

8. Седых М. Записки пластуна 20-х годов // Кубанские областные ведомости. 1896. № 247–250.

9. Толстой Н.Н. Пластун // Толстой Н.Н. Сочинения. Тула, 1987.

10. Фролов Б.Е. Тактика черкесского набега // Северный Кавказ: геополитика, история, культура. Материалы всероссийской научной конференции (Ставрополь, 11–14 сентября 2001 г.). Ч. 1. М.; Ставрополь, 2001. С. 135–137.

11. Шпаковский А. Записки старого казака // Военный сборник. 1871. № 8.