Как кубанский казак - пластун на охоту ходил

Поведую давнюю историю о том, как жил казак - пластун Строкач, которого знало все Черноморье, да не только Черноморье, все черкесы его знали. Тоже ходил на охоту, только, Бог его знает, почему-то излюбил черкесские камыши. Когда же вернется, бывало, домой, соседи замечают у него то новую винтовку в серебре, то шашку с дамасским клинком или кинжал новый за поясом..

Как-то он вернулся с пустыми руками, невеселый; товарищи, пристали к нему и заставили его рассказать свое горе.

Забрался я, говорит Стрекач, в черкесские плавни и вижу, что не туда попал, куда хотелось; ну, думаю, делать нечего, останусь. Только что хотел свернуть с битой дорожки в камыш, гляд: черкес бежит. Отскочил я шагов на пять и схоронился в густом камыше.

Сижу и думаю: что бы, например, сделал черкес, если бы на моем месте был? Пропустил бы он меня или убил? Убил бы, думаю, а черкеску мою взял, и надъ телом моим наглумился...

Так меня эта думка, знаете, рассердила, что взвел я курок и стрельнул. Напугать только хотел, а он в самом деле с коня хлопнулся; конь побежал в обратную. Хотел перехватить его - нет: шустрый такой, ушел. Он-то мне и напакостил!

Черноморские пластуны

Жалко, думаю, коня, а еще жальче черкеса: на чем он теперь поедет? Подбегаю к нему, хочу руку подать, а он не встает; зачерпнул воды - не хочет. Беда, думаю: что, тут делать? Распоясал я его, знаете, как они перетягиваются? Снял шашку, на себя повесил, не бросать же ее? Нет, не дышит, хоть ты что хочешь! Давай скорей снимать винтовку, пороховницу, кинжал; снял бурку, черкеску... Совсем, кажется, легко ему стало, а он не ворушится! Затащил я его в терновый куст, пошел сам дальше, и так мне его жалко. Надо, думаю, ему пару сыскать: что ему одному лежать? Он мерно привык семейно жить.

Прошел, атак с четверть версты, вижу, едут за мной человек 10 черкесов. Э, думаю, смерть моя пришла! Как приструнил я, как приструнил, так, я вам скажу, и лисица не догнала бы меня. А черкесы тоже, как припустят, как припустят, так в глазах и помутилось, душа замерла -- не от страху, нет, ей Богу: от жалости, что один, скучно... Островок там есть, такой славный: кругом трясина и топь такая, что ни зимой, ни летом не проедешь. Шлепнул я в эту трясину, сам по пояс, дальше, увяз по шею; карабкаюсь, что есть мочи, и выбрался на островок. Ну, думаю, слава тебе Господи! Теперь еще потягаюсь! Только что успел спрятаться за куст, и черкесы вскочили в плавню. Я схватил черкеску, что с убитого у меня невзначай осталась, раскинул ее сверху, а сам перескочил в другой куст, потом дальше... Один дурный и выстрелил в черкеску. Все туда бросились, думали, угорелые, что я убит. Накинул я тогда на куст бурку, прикрыл ее папахой, да вместо того, чтобы бежать дальше, разобрала меня охота потешить себя: как шарахнул в самую кучку, аж перья посыпались. Озлобились они здорово, кинулись к моему кусту: не тут-то было - я уже сидел за дальним. Однако по всем приметам, мне бы пропадать тут надо; всего оставалось камышом шагов 200, дальше чистая поляна, негде зацепиться.

Пластуны Черноморского казачьего войска, отличившихся при защите Севастополя в 1854—1855 гг.

Думал, что они задержатся буркой: пока расчухают, а успею перебежать чистоту, а вышло совсем другое. Сколько-то черкесов бросились к кусту, а один прямо на меня с винтовкой в руках; так и лезет, бестия, в самую гущину, без всякой опаски.

Э, думаю, убить тебя не убью, а проучу, на всю жизнь будешь помнить: "А тю, дурний!" крикнул ему в ухо, сколько было силы. Как вскочит от меня черкес, как побежит, и винтовку свою выпустил... Я ее зараз прибрал: теперь у меня 2 заряда; черкесов же осталось только четверо: бо одного ранил, перепугал до смерти другого.

Стали черкесы смеяться над своим товарищем, что он с переляку (испугу) и винтовку бросил. Смеются, аж мне весело стало.

- "Ей, Иван, шалтан-болтай-гайда сарай!" кричат мне из-за кустов.

- "Чорта зъ-два, озвался я по-ихнему: еще кого-нибудь убью, а меня не подстрелите, чортови дити!..."

Им хотелось взять меня живьем, потому чести больше; свои же могут засмеять, если узнают, что насели на одного... Передумал я это, что им стрелять не приходится, да как завихрил - в один дух перемахнул чистоту, даже сам себе удивился. Черкесы стреляли, да ничего: руки-то дрожат при скорости; кинулись догонять - не такие ноги, чтоб догнать пластуна! Вскочил я в камыш, взял вправо, влево, и лег под кочкой. А камыш там, знаете, какой? Как лес стоит, казак с пикой сховается! Послушаю - шолохтят невири: я опять прилягу, выжду; а как пройдут и полезу вслед за ними, так, чтобы не розниться от их шагов, да все в сторону, в сторону, то в одну, то в другую: двое суток вылазив, а не поймали! тильки дуже проголодайся. Спасибо, на кордони поев борщу, то стало легше..."

Военные походы Строгача на Кавказе и в Крыму остались в прошлом. В возрасте 80-ти-лет, старик Строкач занимался тем, что рыбачил на Кубани, и вырезал из дерева ложки и чарочки. Это было его любимым занятием.