Казачество и династия Романовых: Процесс борьбы и консолидации

В более чем тысячелетней истории России редко можно найти такой противоречивый и вместе с тем обоюдовыгодный для каждой стороны процесс социальных и политических взаимоотношений, как история взаимоотношений российского казачества с российской властью. Военно-политическая и социальная консолидация казачьего социума произошла в период XVI — XVII вв. В это же время шел сложный процесс выстраивания особых взаимоотношений казаков с царской властью. Начался он еще при Иване IV Грозном, но окончательно сложился в период правления в России династии Романовых.

На долю казачества в русской истории выпали почетные, но в высшей степени сложные функции. Расселившись по границам империи, они образовали своего рода «озоновый слой» российской цивилизации, воспринимая социокультурньй опыт сопредельных народов и сохраняя одновременно славяно-христианский культурно-исторический тип.

Само казачество находилось в постоянном движении. Отдельные его отряды (волжские казаки XVI в., например) не смогли противостоять сложившимся для них неблагоприятным обстоятельствам и «растворились» среди прочих казачьих формирований, другие (отнюдь не по своей воле) вынуждены были поменять места обитания (кубанские казаки), третьи, вбирая в свой состав различные слои населения, дали начало особым казачьим войскам.

Функционально казаки делились на вольных и служилых, но со временем различий между ними оставалось все меньше и меньше. С одной стороны, по крайней мере с середины XVI в. некоторые казачьи станицы переходят временно на государеву службу и в дальнейшем сливаются со служилыми людьми. С другой стороны, правительство, в XVIII — первой половине XIX в., приступает к активному формированию новых казачьих войск с учетом исторического опыта вольного казачества.

Понятие казачества в первую очередь ассоциируется с населением Дона, которое форлшровалось на основе синтеза пришлых новгородцев, вятичей и жителей бывшего Тмутараканского княжества, в значительной мере славянского происхождения, но имевших также особые этнографические характеристики. Кроме того, в состав донских казаков вошли частично перешедшие с Днепра черкасы (украинские казаки) и белгородцы. Вполне вероятно, что именно новгородцы принесли с собой идеи вечевого устройства, легшие в основу казачьего круга.

Становление российского казачества было тесно связано также с присоединением в 1521 г. Рязанского княжества к Москве. Далеко не все рязанские пассионарии, сохраняя в значительной степени древнерусский дружинный принцип, хотели становиться холопами московского государя. Для несогласных оставался один путь — путь ухода в «Дикое поле». Московское государство самыми строгими указами не могло остановить вольную колонизацию. Выходцы из Рязанского княжества осваивали территорию Верхнего Дона, Северного Донца, Хопра и Медведицы. Они в дальнейшем составили ядро верховых казаков.

Донские казаки 

Обосновавшись в Подонье, казаки стали грозной силой, с которой должны были считаться не только «дикие кочевые орды», но и Блистательная Порта с «Московией». Национальные корни и религиозная общность способствовали сближению с последней, но политические порядки Московского царства заставляли соблюдать определенную дистанцию. В свою очередь Москва, озабоченная расширением территории и охраной рубежей, была заинтересована в союзе с казачеством и, до поры до времени, вынужденно мирилась с политической самостоятельностью Дона. В 1552 г. казаки приняли активное участие в Казанском походе и оказали царю Ивану большие услуги при штурме города. В 1556 г. казаки фактически обеспечили бескровное подчинение Астрахани, а в 1558-1582 гг. сыграли не последнюю роль в Ливонской войне. Отношения Дона с Москвой впервые были закреплены грамотой Ивана Грозного от 3 января 1570 г. Именно этот факт послужил основанием для установления старшинства Донского войска. В 1570 г. государев посол и боярин Иван Новосильцев прибыл на Дон с царской грамотой, в которой атаману Михаилу Черкашенину предлагалось оказывать содействие при проезде через Дон и Азов в Константинополь. При этом подчеркивалось, что «тем бы вы нам послужили… а мы вас, за вашу службу жаловать хотим». Обе стороны истолковали его как своеобразный союзный договор, закреплявший статус донских казаков в качестве «федератов» Московского царства. Москва брала на себя обязательство оказывать донцам материальную и военную помощь, а казаки должны были охранять рубежи и сдерживать экспансию отнюдь не дружелюбных соседей (Крыма и Османской империи), что они, вообще-то говоря, делали и без этого договора. «Договор» был выгоден обеим сторонам. Москва получала сравнительно недорогой способ охраны южных границ и даже возможность вмешательства во внутренние дела Блистательной Порты и Крыма (закрывая глаза на казачьи набеги), не говоря уже о сдерживании воинственных кочевников. Казаки получали надежный тыл и свободу действий против «басурман». Кстати пришлось и царское жалованье, пусть оно было нерегулярным, не слишком большим. Еще большее значение имела открывшаяся возможность беспрепятственного обмена излишков своего хозяйства в «украинных» (и не только) городах. Конечно, как бывает везде и всегда, условия договора нередко не соблюдались. Но, в целом, выгода была обоюдной. Так, в относительном мире и согласии Москвы и Дона прошло царствование Ивана Грозного.

Посланники от Ермака перед Иваном Грозным 

Однако рано или поздно ситуация должна была измениться. Москве с самого начало не импонировал принцип «С Дону выдачи нет!», а усилившееся «нестроение» государства (Ливонская война, опричнина, крепостническое законодательство конца XVI в.) сильно стимулировало бегство крепостных на окраины страны. Отношения донцов с Москвой испортились при Федоре Иоанновиче, точнее сказать, при правителе (с 1598 г. — царе) Борисе Годунове. В конце XVI в. в непосредственной близости от казачьих земель возникла Белгородская «засечная черта» (Орел, Курск, Воронеж, Ливны, Елец, Белгород, Оскол, Валуйки). Особую тревогу казаков вызвало строительство в 1600 г. Царева-Борисова. Официально это объяснялось (и вполне справедливо) необходимостью модернизации оборонительной линии, но казаки держались на этот счет (и вполне справедливо) другого мнения. Как иначе, кроме как посягательство на их территорию, могли они истолковать тот факт, что в это же время воеводы Вельский и Алферов потребовали у верховых казаков отчета о казачьих юртах «и кто в котором юрте атаман, и сколько с которым атаманом казаков». В ответ на изъявление непокорности казакам было запрещено не только торговать, но даже появляться в русских городах. Нарушивших «заповедь» бросали в темницы. Даже русским купцам было «заказано» появляться на Дону с «заповедными» товарами (боеприпасы, вино и пр.). Стоит ли удивляться, что казаки поддержали первого самозванца, «Димитрия Ивановича», появление которого казаки расценили как возможность восстановления союзных отношений «доброго старого времени». В 1603 г. самозванец обратился за помощью к донцам, обещая в качестве награды прежнюю волю. Круг направил к нему атаманов Андрея Корелу и Михаила Межакова. В дальнейшем А. Корела сыскал признательность Лже-дмитрия I, отчаянно, по-казачьи, защищая от правительственных войск крепость Кромы. Встревоженное активностью самозванца и разрывом отношений с Крымом правительство Бориса Годунова попыталось изменить ситуацию в свою пользу. В 1604 г. воеводам Шацка и Ряжска велено было «сыскивати донских и вольных атаманов и казаков и вновь казаков прибирать и давать государево жалованье». Фактически была отменена блокада Дона. Но эти меры были явно запоздалыми. Именно антиказачья политика Б. Годунова, а вовсе не пресловутое «антигосударственное начало» склонила симпатии донцов на сторону «Димитрия». В Туле к самозванцу явилась казачья делегация во главе со знаменитым атаманом Смагой Чертенским. Делегации, в знак уважения, была дана аудиенция прежде «московских боляр». 20 июня 1605 г. «казаки волгьские и донские» с прочими силами самозванца вошли в Москву, чтобы посадить на «праотче престол прирожденного государя Димитрия».

В дальнейшем донские казки участвовали в событиях Смутного времени опосредованно, лишь небольшими отрядами «охочьих» людей (то есть добровольцев). Второе ополчение в 1612 г. было, в отличие от первого, преимущественно дворянско-посадским. Его вожди, К. Минин и кн. Д. Пожарский, сумели не только создать боеспособную организацию с земским строем, но и привлечь на свою сторону казаков Д. Т. Трубецкого, что стало немаловажным фактором в деле освобождения Москвы и окончания Смуты. В этом случае казаки повели себя как самые настоящие «государственники». Значительную роль сыграли казаки в работе Земского собора 1613 г. и в избрании на царство Михаила Романова. Среди донцов весьма популярно предание о том, что решающую роль сыграло выступление казачьего атамана Филата Межакова, который будто бы подал «в президиум» записку с именем «природного царя Михаила Федоровича», накрыв ее для верности обнаженной шашкой. Источник второй половины XVII в. упоминает, что за избрание М. Романова решительно выступил «славного Дону атаман». В действительности казаки (в большинстве своем вчерашние «тушинцы») поддержали М. Романова по вполне понятным причинам. Во-первых, он был сыном митрополита Филарета, исполнявшего обязанности патриарха в стане «тушинского вора». Во-вторых, определенное значение имело родство с прежней династией (Михаил был племянником Федора Иоанновича по женской линии), благоволившей, как считалось, к казакам. В-третьих, благодаря своей молодости Михаил не запятнал себя сотрудничеством с самозванцами. Не следует забывать и о том, что первым кандидатуру Михаила назвал патриарх Гермоген, авторитет которого, и без того высокий среди участников Второго ополчения, неизмеримо возрос после его мученической кончины. Наконец, казаки просто надеялись получить своего «казачьего царя».

Михаил Романов 

Казаки с большими почестями встретили в 1613 г. посла Протасьева, направлявшегося в Константинополь с извещением о вступлении на царство М. Романова. Со своей стороны, и Москва была, быть может, как никогда ранее, заинтересована в поддержке донцов и оказывала им всяческие знаки внимания. Этот союз Москвы и Дона был скреплен пожалованием Войску в 1614 г. царского знамени. Этот факт (получение от царя боевых знамен) рассматривается значительным числом российских историков как один из немногих случаев заключения своего рода юридических отношений российской власти с частью своих подданных. Именно благодаря подобной форме отношений с царской властью, с царским домом Романовых казачество стало считать себя «слугами государевами», а не холопами. Эти настроения стали впоследствии причиной многих разногласий с различными представителями царской, а затем и имперской власти, с чиновниками, поскольку казаки считали себя подчиненными непосредственно дому Романовых и отказывались выполнять приказы административных чинов. В действительности, следует говорить о восстановлении союзных отношений, прерванных во время Смуты. Это подтверждается и тем, что в 1615 г. было возвращено право свободной и беспошлинной торговли в пограничных с «казачьим присудом» городах. Этот status quo давал возможность новой династии заняться восстановлением народного хозяйства и государственности, не отвлекая значительных сил на охрану южных границ, а казакам был предоставлен шанс самостоятельного политического развития.

Сложившееся равновесие не было, впрочем, ни прочным, ни постоянным. Находясь между «молотом Москвы» и «наковальней Блистательной Порты», казаки постоянно пребывали в ситуации выбора, и этот выбор все чаще делался в пользу Москвы. К сближению с последней подталкивало не только этническое, культурное и религиозное единство, но и практические соображения. На Дону всегда ощущалась острая нехватка вина, оружия и боеприпасов, получить которые проще всего можно было в Москве, в обмен на охрану рубежей, сопровождение посольств, участие в боевых действиях. Еще в большей мере сказывалась нехватка хлеба. И дело было совсем не в том, что земледелие ассоциировалось у казаков с «крепостным правом» (вопрос о нем не был, до 1649 г., решен окончательно и в Московском царстве). Войско справедливо полагало, что хлебопашество отвлекает казака от выполнения основных военных функций, подрывает его боеспособность. В то время как охота, рыболовство, бортничество, походы «за зипунами» и отгон скота у «кочевых орд» не только не мешали, но даже способствовали укреплению боевого духа казачества. Естественным дополнением этих занятий являлась торговля.

Особым периодом в отношениях казачества с династией Романовых следует считать движение Степана Разина в 1670-1671 гг. Казаки выступили не только как главная сила бунтарского движения против абсолютистского государства династии Романовых, но и стали идеологической основой этого движения. С. Разин декларировал в своих «прелестных письмах», что он пришел дать народу русскому волю в обличье казачих вечевых порядков и старую веру. Более мощное в военном организационном плане российское государство подавило мятеж, но царь Алексей Михайлович Романов не стал преследовать все казачество, а привел казаков в 1671 г. к всеобщей присяге на верность государю. К тому времени, к концу XVII в., казачество уже становится одной из главных охранительных и мобильных сил русского государства. Казаки составили большую часть первопроходцев в Сибири и главную военную силу русского царизма в этом регионе. В других местах казачьи войска продолжали на границах сдерживать все еще большие массы кочевников.

Присяга на верность царю становится постепенно (в рамках длительной временной протяженности) идеологическим стержнем существования казачества. Казаки верно служат престолу Романовых под Азовом в 1695-1696 гг., а также весь период Северной войны. На начало XVIII в. приходится последний всплеск казачьего бунтарства во время восстания Кондратия Булавина. Но и сам Петр I признал, что причиной восстания было самоуправство царских воевод, а не сопротивление казачества самому принципу служения царю. Этот принцип (казаки вплоть до событий 1917 г. называли сами себя — «мы слуги государевы») стал главной идеологической доминантой в социальной повседневности российского казачества. Верность присяге династии Романовых сказалась и в многочисленных войнах, которые вела Российская империя, и во время событий 1825 г., когда только в казачьем полку лейб-гвардии не было сторонников декабристов. Недаром царь Николай I приказал похоронить себя в мундире казачьего лейб-гвардейского полка.

Император Николай I в казачьем мундире

При этом казаки не прочь были, при случае, выразить свое неповиновение и презрение чиновничьему корпусу Российской империи, всегда заявляя в конфликтных ситуациях, что они, казаки, служат самому государю, династии Романовых, а не каким-то бюрократам. Это особое положение казачества, которое занимало свое место в социальных структурах Российской империи, сохранилось до начала XX в. В период лихолетья Гражданской войны 1918-1920 гг. именно казаки стали одним из столпов русского патриотического движения, в том числе и в идее возрождения монархии в России.

Д.В.Колупаев