Казаки на страже Востока

КАК СОЗДАВАЛОСЬ ЗАБАЙКАЛЬСКОЕ КАЗАЧЬЕ ВОЙСКО

Восточная Сибирь, бассейн реки Амур, Охотское море и Камчатка были завоеваны и освоены народом казаков. Вслед за казаками на обширные, благодатные земли Сибири и Дальнего Востока пришла российская государственная администрация. Ввиду наличия жесткого крепостного права в центральных регионах России и отсутствия продуманной, целенаправленной политики освоения азиатской украины основная миссия по удержанию восточных земель под скипетром царей Романовых легла в ХVIII—ХIХ веках на вновь создаваемые казацкие войска.

СОЮЗ КАЗАКОВ И «СЕМЕЙСКИХ»

После заключения бесславного для России Нерчинского договора (27 августа 1689 года) с Цинской империей Китая русское самодержавие надолго забыло о существовании восточносибирских и дальневосточных земель империи. Русским дворянам-ренегатам, интенсивно осваивавшим мазурку, напудренные парики и чулки с панталонами, было как-то очень не до проблемы планомерного освоения азиатской Украины. Гораздо более важными, с точки зрения новоявленной имперской элиты, виделись вопросы политического будущего Польши, постройки абсолютно не нужного, но сравнимого по тоннажу с английским, флота на Балтике, устроение помпезного — а-ля Венеция — дворцового быта в сумрачном финском Петербурге.

Казацкое население Восточной Сибири в течение более ста лет, к бесспорному для него благу, было в основном предоставлено само себе. Единственной, более-менее значимой административной инициативой Петербурга за этот период стала попытка Петра I упорядочить войсковое управление казацких обществ Якутии, Охотского побережья, Анадыря и Камчатки. В 1725 году в соответствии с утвержденным штатом государственное финансирование, правда, весьма скудное, получили казацкие формирования и посты в Иркутске, Нерчинске, Селенгинске, Верхоленске, Удинске, Баргузине и даже на Сахалине.

Переезд по наледи по тракту в Охотск, Иван Булычев, 1856 год

В 1767—1772 годах эту инициативу попытались развивать дальше: были образованы казацкие команды в Охотске, Гижигинске (современная Гижига), Анадырске (Анадырь) и на Камчатке. Общее число казаков, за исключением Якутска, Иркутска и Нерчинска, везде было очень небольшим. Так, в 1772 году в Охотске было 100 казаков, в Гижигинске — 137, в Большерецке и Нижне-Камчатске — 85, в Тигиле (Камчатка) — 53, в Тауйском остроге (Охотское побережье) — 19.

Великорусское население центральных районов России, сжатое в тисках крепостничества, демонстрировало очень низкую социально-географическую подвижность. Сколько-нибудь значимые переселения великорусских крестьян в Восточную Сибирь и на Дальний Восток могли быть осуществлены только под полицейским принуждением. Государственные программы по добровольному переселению великорусских людей на азиатский восток, подобно принятой в 1799 году программе «О заселении земель, лежащих между Байкалом, рекою Верхнею Ангарою, Нерчинском и Кяхтою», неизменно терпели полное фиаско.

На рубеже ХIХ века, как и полтора столетия назад, основной переселенческий контингент на земли Восточной Сибири и Дальнего Востока продолжало поставлять казацкое население Дона, Урала (Яика) и вновь учрежденного Оренбургского казацкого войска. Только этнические казаки имели желание и волю переселяться на вновь осваиваемые, практически неизвестные им земли, получая взамен весьма символические, даже эфемерные государственные льготы.

В некоторых случаях казацкую колонизацию весьма своеобразно «стимулировало» российское государство. Так, после подавления национального восстания атамана Кондратия Булавина в Восточную Сибирь было выселено более четырех тысяч донских казаков вместе с семьями. А после подавления национального казацкого восстания 1772 года на Яике и войны Емельяна Пугачева было сослано в Забайкалье более двадцати тысяч яицких, донских и запорожских казаков, определенных в «государственные преступники». Первоначально этих казаков не включили в официально признаваемый состав казацкого населения края, а зачислили для вящего их унижения в контингент горнозаводских крестьян. Это решение создало для местных властей вечную головную боль: казацкие «горнозаводские крестьяне» наотрез отказывались лезть с кирками в рудные забои и шахты. Земледельцы из казацких «крестьян» тоже оказались из рук вон плохие, а уж добровольной оплаты податей дождаться от них было решительно невозможно.

Изменить невыносимую ситуацию, в какой-то мере даже унижающую административное достоинство местных властей, удалось лишь в 1851 году. С образованием в этом году Забайкальского казацкого войска все потомки этнических казаков — бывших ссыльнопоселенцев были вновь «поверстаны» в так называемое казацкое сословие.

Единственным реальным, вместе с этническими казаками, переселенческим контингентом в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке стали русские старообрядцы, так называемые семейские. Тоненький вначале старообрядческий переселенческий ручеек в азиатскую украину на протяжении ХVII—ХVIII веков постоянно усиливался — по мере методичного наступления российского самодержавия на старообрядческие анклавы Средней Волги, Урала, Белоруссии и Дуная. В полной мере сохранив славянскую этническую энергетику и живость ума, старообрядцы на сибирских и дальневосточных землях стали очень ценным дополнением в казацкой колонизации края. Не слишком воинственные, но зато, в отличие от казаков, превосходные земледельцы и рачительные хозяева, русские старообрядцы создавали в новых условиях устойчивые социально-экономические анклавы. Не будет преувеличением сказать, что именно семейская борона, в совершенно равно степени с казацкой саблей, сохранила для остального населения Российской империи забайкальские и верхнеамурские земли в период постпетровского «чужебесия» ХVIII века.

ПРОВАЛ ПОСОЛЬСКОЙ МИССИИ БРАТИЩЕВА

Глобальный вектор исторического развития трудно повернуть вспять. Несмотря на «прорубленное окно» в Балтийское «озеро» и назойливое участие в разрешении «польского вопроса», несмотря на еще десятки вопросов в Европе, которые пыталась, в основном безуспешно, разрешить Российская империя, славянская колонизация азиатской украины тем не менее продолжалась.

В 1740 году был основан Петропавловск-Камчатский. Несколько ранее, в 1731 году бывший Охотский острог был преобразован в Охотский порт, который быстро превратился в центр казацкого освоения края. Около 1740 года в штате Охотского порта, кроме офицеров и 30 великорусских мастеровых, числилось 200 казаков. Помимо этого, в окрестностях Охотска проживало более 140 семейств казаков, прибывших сюда на постоянное место жительства. Казаки занимались не только военной службой, именно они основали в Охотске солеваренное и кирпичное производство, строили суда, занимались рыболовством.

К середине ХVIII века петербургская администрация наконец-то осознала, что без обладания водной артерией Амура обеспечить сколько-нибудь планомерное развитие Охотского и Петропавловского портов, не говоря уже о Русской Америке, практически невозможно.

Формальные статьи де-факто капитулянтского Нерчинского договора не запрещали русским судам плавать по Амуру. Этим обстоятельством решили воспользоваться в Петербурге, наивно полагая, что формальная возможность перевозить по Амуру промышленные грузы для строительства охотских и тихоокеанских российских поселений, будет обеспечена правительством Китая.

Особым решением Сената 25 декабря 1753 года, в Нерчинске была создана специальная экспедиция, которую возглавил Ф. И. Соймонов. Одновременно в Нерчинске организовали судоверфь, на которой стали строить необходимые для организации перевозок по Амуру суда. Кроме того, для подготовки морских кадров здесь же открыли «навигацкую» школу, где казацкие дети стали обучаться морскому делу, столярному, канатному мастерству и т. п. Школа просуществовала более десяти лет, однако кадры для судоходной навигации на Амуре оказались не востребованы. Оторванные от дальневосточных реалий петербургские администраторы предусмотрели все, кроме жесткой реакции Цинской империи на возобновление российского судоходства по Амуру.

Нерчинский договор отнюдь не помешал китайцам методично арестовывать и конфисковывать любые российские суда при первом же их появлении в среднем течении Амура. Отрезвить жесткой вооруженной рукой не в меру ретивых подданных Цинской империи на Амуре было некому: казаки Забайкалья находились слишком далеко, а собственно русских военных форпостов на этой реке Россия создать не удосужилась.

Пришлось пытаться разрешить возникшую проблему на дипломатическом уровне. В 1757 году в Пекин был направлен полномочный русский посланник Владимир Братищев. Главной целью его визита в цинскую столицу стало получение разрешения китайцев на осуществление русских гражданских перевозок по Амуру. В принципе, и без миссии Братищева было понятно, что эта цель недостижима — не для того китайцы освоили в 1689 году посольство будущего «птенца гнезда Петрова» Федора Головина, чтобы через 60 лет вновь увидеть славянские лица на Амуре.

В итоге посланнику Братищеву показали в Пекине на дверь. Одновременно, чтобы в Петербурге не возникало досадных иллюзий, Цинская империя резко усилила свое военное присутствие на всем северо-западном векторе границы с Россией — от Амура до Джунгарии. Начались приграничные столкновения — отношения с Китаем существенно обострились. Весьма своеобразно (чтобы не сказать — малодушно) понимая необходимость шагов по нормализации российско-китайских взаимоотношений, самодержавие Романовых в привычном для него вялотекущем порядке постепенно прикрыло Нерчинскую «навигацкую» школу. К идее транспортного сообщения по Амуру вернулись только через сто лет.

ЗАБАЙКАЛЬСКИЕ КАЗАКИ ПРИ НАКАЗНОМ АТАМАНЕ

Подлинная ревизия российско-китайских отношений началась на Амуре благодаря трудам выдающегося государственного деятеля, генерал-губернатора Восточной Сибири Николая Муравьева, вступившего на свой важнейший пост 14 марта 1848 года. Широкий кругозор и личная решительность, близкая этнической ментальности казаков, позволили генералу Муравьеву быстро и верно понять определяющее значение «казацкого фактора» для успеха русской колонизации Сибири и Дальнего Востока.

Портрет генерал-губернатора Восточной Сибири графа Николая Николаевича Муравьева-Амурского. Константин Маковский, 1863 год

Уже через год после своего вступления в должность губернатора Восточной Сибири, Николай Муравьев подает в правительство рапорт (от 15 мая 1849 года), в котором обосновывает необходимость создания восточнее озера Байкал самостоятельного, организованного на традиционных принципах, казацкого войска. В это войско включались все станичные казаки Забайкалья, а также все так называемые горнозаводские крестьяне — потомки ссыльных казаков-пугачевцев.

Решение о формировании Забайкальского казацкого войска из-за влиятельной «антимуравьевской фронды» в Сенате Петербурга состоялись только в 1851 году. Произошло это важнейшее государственное мероприятие в два этапа: 17 марта 1851 года было высочайше утверждено положение о конной части войска, а 21 июня — о пешей части. Конное войско было создано, согласно утвержденному положению, из трех бригад, шести полков, а пешее — из трех бригад или 12 батальонов (по четыре в каждой бригаде).

Всего в Забайкальское казацкое войско было зачислено 48 169 человек мужского пола. Основную часть контингента войска составили этнические казаки, прямые потомки донских, запорожских и яицких казаков, общим числом — 46 950 человек. В официальных документах эпохи из этих людей 19 814 человек именовались коренными казаками, а 27 136 человек проходили в ведомостях как горнозаводские крестьяне, то есть в абсолютно подавляющем большинстве это были потомки этнических казаков-ссыльнопоселенцев. В связи с недостатком конной стражи на границе с Китаем в «казаки» зачислили также 1219 бурят.

О традиционных принципах казацкой этнической демократии, сознательно вытравлявшихся в середине ХIХ века даже на Дону, Тереке и Кубани, при формировании Забайкальского Войска не приходилось, конечно, мечтать. «Забайкальское Войско в значительной своей части не обладало твердыми, установившимися сословными традициями и пережитками, — отмечает советский исследователь О.И. Сергеев, — этим отличалось формирование всех казачьих войск Дальнего Востока от аналогичных процессов в старых казачьих областях».

Утвержденное императорской властью Положение о Забайкальском казацком войске регламентировало буквально все стороны внутривойсковой жизни. Управление состояло из наказного (то есть назначаемого властью) атамана, войскового дежурства (отдаленный аналог войсковой старшины) и войскового правления. Наказной атаман, обязанности которого всегда возлагались на губернатора Забайкальской области, являлся также председателем войскового правления. Традиционным народоправством в среде этнических казаков Забайкалья, таким образом, даже не пахло — все войсковые решения, даже самые, казалось бы, малозначительные, должны были получать одобрение столичного Петербурга — в лице назначаемого царем генерал-губернатора.

Прибытие партии «женок». Николай Каразин, 1891 год

Необходимо отметить вместе с тем, что, невзирая на идеально отточенный механизм принуждения казаков к демонстративной покорности, структура Забайкальского казацкого войска в целом соответствовала интересам этнического казачества. В конце ХIХ века эта структура позволила забайкальским казакам сохраниться как самобытное этническое целое во все усиливающемся миграционном потоке великорусских и украинских переселенцев.

С другой стороны, известная автономность и даже определенное свободомыслие среди казаков-забайкальцев все же сохранялись. Этому, как ни странно, очень способствовала жесткая иерархичность управления в Забайкальском казацком войске, фактически замкнутая на одного человека — на генерал-губернатора. Поскольку губернатор Забайкальской области, конечно же, не мог быть везде и всюду, механизм принятия решений, особенно в войсковых станицах и постах, расположенных зачастую за несколько сотен верст от Читы, явочным порядком оставляли на местном уровне.

Этот фактор резко повышал значимость местных станичных правлений, которые традиционно избирались на казацком сходе. Казаки-забайкальцы, таким образом, всегда имели возможность не спрашивать губернскую власть — можно или нельзя им выполнить что-либо из задуманного? На уровне своих местных войсковых правлений они все вопросы старались разрешать сами.

ТУНГУССКИЕ И БУРЯТСКИЕ «ПРИПИСНЫЕ» КАЗАКИ

Нужно отдать должное генерал-губернатору Николаю Николаевичу Муравьеву — в запланированной им всеобщей ревизии российско-китайской границы по Амуру были учтены буквально все факторы, которые могли усилить позицию российской стороны.

Преобразования казацких войск на азиатском востоке России затронули не только Забайкалье. На территории восточносибирского генерал-губернаторства располагались также Енисейский, Иркутский и Якутский казацкие полки, а также Камчатская казацкая команда, которые считались самостоятельными войсковыми подразделениями.

Положениями от 21 октября 1849-го и 4 января 1851 года Енисейский и Иркутский городовые казацкие полки были переукомплектованы в конные. В их состав были причислены все коренные казаки из окрестных станиц и даже казаки пограничных постов. В итоге реорганизации личный состав обоих полков существенно вырос: в Енисейском полку числилось 5833 казака мужского пола, а Иркутского — 6325 казаков. По плану Муравьева эти формирования составили ближайший резерв войск, расквартированных в Забайкалье, на случай затяжного пограничного конфликта с Цинской империей Китая.

Пешие батальоны Забайкальского казачьего войска и конные: Иркутский и Енисейский казачьи полки. Карл Пиратский, 1867 год

Одновременно с этим генерал-губернатор Восточной Сибири решил расположить в позитивном аспекте к российской власти «мирных инородцев» Забайкалья. Сделать это было решено путем придания наиболее русифицированным представителям тунгусских и бурятских семейств статуса «приписных казаков».

Важно отметить, что с точки зрения дореволюционного законодательства казаки — это не народ, а особое воинское сословие Российской империи, имевшее фискальные и земельные привилегии за несение обязательной военной службы. «В царской России, — пишет известный историк и публицист Фаиль Мужипович Ибятов, — в казаки можно было зачислить хоть эскимоса, хоть китайца, а после прохождения этими индивидуумами необходимых формальностей зачисления с полным основанием именовать их казаками. Но вот вопрос: сами-то они стали бы считать себя казаками или нет?»

Генерал-губернатор Восточной Сибири этим вопросом, очевидно, не задавался. Вольно или невольно, но генерал Муравьев-Амурский действовал в привычном для российского администратора дискурсе. В стратегической перспективе смысл этого дискурса для этнических казаков был крайне опасен, ибо означал постепенное размывание, а затем и аннигиляцию (уничтожение) казацкого национального стереотипа поведения и традиционной казацкой культуры. Причина методичного культивирования в Российской империи так называемого служилого (или приписного) казацкого социума в ущерб этническим интересам коренного казачества, в свете исторических фактов, видна совершенно отчетливо.

Национальный идеал поведения этнического казака был неотделим от понятий о казацком народоправстве, о полной свободе личности и выборности всех административных должностей. Понятно, что такой комплекс идей категорически не могла разделять официальная идеология Дома Романовых. В ведомстве сибирского губернатора, совершенно в рамках официальной доктрины, дарование статуса казака рассматривали только лишь как удобный способ показать особое расположение российской власти к наиболее лояльным семействам инородцев.

Отдельные представители тунгусских фамилий были включены в штат славянских казацких полков сразу после образования Забайкальского казацкого войска, то есть в 1851 году. Приписные к казакам тунгусы освобождались от платежа каких-либо податей, а кроме того, им полагалось жалование по 6 рублей в год. Срок службы тунгусов был не определен, а отставку им давали только по старости или в связи с хронической болезнью — вместе с изъятием государственного довольствия. Ношение особой формы с тунгусских казаков не требовали — все они носили национальную одежду.

Вопрос с войсковой организацией бурятских казаков был намного сложнее. Развитое национальное самосознание бурят не позволяло механистически включать лояльные бурятские фамилии в штат славянских казацких полков. Генерал-губернаторству Восточной Сибири потребовалось время для специального изучения вопроса.

В 1852 году, после сбора соответствующей информации, на уровне генерал-губернаторства был проведен смотр бурятских претендентов в приписные казаки. И только еще через полтора года — 31 марта 1854 года — было удовлетворено ходатайство об учреждении двух бурятских казацких полков. Порядок внутреннего управления в этих полках полностью соответствовал порядку в этнически казацких полках, а командование сотнями зачастую осуществляли русские по происхождению офицеры.

Приписные казаки из числа аборигенного населения Восточной Сибири дислоцировались, как правило, в районах традиционных кочевий своих фамильных кланов. Время от времени, для несения пограничной службы, приписных привлекали в дозорные караулы. По мнению губернских проверяющих, местное тунгусское и бурятское население служебные обязанности казаков исполняло добросовестно и умело.

Автор: Николай Лысенко