Битва на реке Калалах
Оригинальная и в высшей степени своеобразная личность донского атамана Матвея Ивановича Платова занимает совершенно особое положение в казачьей истории. Он один из наиболее любимых народных героев, созданных Отечественной войной. Великая эпоха 1812 года, озарившая Дон беспримерной в его летописях военной славой, выдвинула этого грозного вождя "Казацкой орды", и имя его облетело из конца в конец всю Европу. С тех пор прошло уже много лет, постепенно угасали боевые предания славной эпохи, но и теперь, когда уже едва слышны отголоски прежней его славы, имя и память Платова живут на Дону в бесчисленных рассказах, в песнях и в народных преданиях.
Главная
деятельность Платова протекала среди кровавых войн наполеоновской эпохи, но
колыбелью его известности был все-таки Кавказ – свидетель геройской обороны
его, в глухих и пустынных тогда степях нынешнего Ставропольского края, во время
русско-турецкой войны. Если ехать с Дона по Черкасскому тракту, то вправо от
него, там, где речка Калалах впадает в Большой Егорлык, на вершине весьма
пологой и длинной покатости, по преданию, бились казаки, и Платов с горстью
донцов отражал нападение почти тридцатитысячного турецкого корпуса. Бывают в
жизни народов события, не вносящие никаких изменений в общественный их строй и,
тем не менее, долго живущие в памяти позднейших поколений по причине
чрезвычайно сильного впечатления, произведенного ими на современников. К числу
таких именно событий, записанных историей, можно отнести и подвиг Матвея
Ивановича Платова.
По всем дошедшим до нас преданиям никто с самой ранней
юности не отличался такими боевыми, чисто казачьими качествами, как Матвейка
Платов, джигит и рубака, драчун, озорник и забияка. В нём все предвещало
человека замечательного, как бы нарочно созданного для войн и битв, для тех
громких подвигов, которые впоследствии изумили собой не только всех русских
людей, но и целую Европу. Будущий атаман Воинства Донского родился в 1753 году
в станице Черкасская (или Старочеркасская) в семье войскового старшины Ивана
Федоровича Платова. С самого раннего детства, как было принято в казачьей
жизни, обучался искусству конного боя и грамоте. В 13 лет Матвей Платов
поступил в Донскую воинскую канцелярию урядником и за три года доказал, что
природный ум способен заменить даже самое хорошее образование. В 1769 году
хорунжий Платов, отличившись при взятии Перекопской линии и Кинбурна, получает
чин есаула, а уже через три года в 1772 году, получает в подчинение казачий
полк. И это в неполные 19 лет. В наш меркантильный век никто не поверит, если
все это объяснять заслугами перед Отечеством или непревзойденными личными
достоинствами. И верно - великие заслуги перед Отечеством будут после. Ну а
стремительный старт, пожалуй, можно объяснить природной лихостью и участием
отца, Ивана Федоровича, в Петергофском походе, возведшем Екатерину II на
престол. Послужил этот поход трамплином для многих известных фамилий. Для
Суворовых, например. А дальше? Ну а дальше только сам.
3 апреля 1774 года Платов принял бой, который выиграть,
казалось бы, нельзя было в принципе. На реке Калалах отряд казаков примерно в
1000 человек окружило почти 30000 войско Девлет - Гирея. 8 атак
татарско-турецкого войска было отбито маленьким гарнизоном хлипкого вагенбурга
до подхода подкреплений. Отряд и обоз были спасены, а немаленькое войско
новоявленного крымского хана разбежалось кто куда. Об этом подвиге узнала вся
русская армия и сама императрица наградила молодого казацкого героя (Платову едва
исполнилось 23 года) специальной золотой медалью. Чтобы вполне оценить значение
платовского подвига нужно сказать прежде, в каком положении находилась тогда
наша донская окраина.
После блистательных русских побед в Таврии и на Дунае центр военных действий сместился на Кубань. Весной 1774 года два крымских хана, ставленник русских и ставленник турок, оспаривали власть над Крымским ханством. Ставленник русских Сахиб II Гирей, подкрепленный войсками князя Долгорукова, сидел в Крыму, а ставленник турок, Девлет IV Гирей, с десятитысячным войском высадился в Тамани и, ссылаясь на фирман турецкого султана, подбивал кубанские и терские народы присоединиться к нему для борьбы с русскими. Чечня восстала, калмыuкий хан изменил и ушел за Волгу, раскрыв немирным черкесам дорогу на Дон. А в это самое время полыхало пугачевское возмущение, поставившее на дыбы все Поволжье и весь Урал. Самозванеu, сам природный донской казак, шел с Казани вниз по Волге, приближался к донским пределам. Но истинно лакомым куском для Девлет - Гирея была трехсоттысячная ногайская орда, помирившаяся с русскими и переселившаяся из Бессарабии на Кубань. Девлет - Гирей из Тамани активно мутил воду среди замирившихся ногайuев. Неизвестно, пошли бы ногайцы, взбунтуй их Девлет - Гирей, отбивать для беспокойного хана отцовский престол. Но шестьдесят тысяч семей (по-ногайски казанов), шестьдесят тысяч немирных всадников под боком у обескровленного Войска Донского, разославшего всех боеспособных казаков в полки на Дунай, в тот же Крым и на другие кордоны – это было опасно. От Волго-Донской Переволоки и до примкнувших к Пугачеву башкир не было у России прикрытия от возможного набега ногайской орды. А если пойдут они вверх по Волге? А если присоединятся к Пугачеву? В другую пору, когда все казаки были дома, вести о неприятелях произвели бы, пожалуй, совсем иное впечатление. Тогда войсковое начальство, быть может, и не стало бы о них очень беспокоиться, зная, что донцам не в первый раз биться на бранном поле с разными неприятелями. Но теперь, когда большая часть донских полков находилась в походе, за границей области, а на Дону оставались только старики да юноши, никогда еще не бывавшие в сражениях, поневоле приходилось серьезно призадуматься над участью края.
В середине марта Девлет - Гирей с десятью тысячами своего войска и с пятнадцатью тысячами присоединившихся к нему "азиатских хищников" вышел из Тамани и двинулся к кочевьям ногайской орды, по пути принимая разнопородное пополнение. Были у него и турки, и татары, и черкесы, и донцы-некрасовцы, и какие-то "арапы".
Лишённые вождей ногайцы
колебались, лишь небольшая часть присоединилась к мятежному хану. Не вполне
доверяясь ногайцам, многоопытный Бухвостов предусмотрительно держал ногайскую
старшину с семьями при своём лагере. Получилось так, что Девлет - Гирей и
противостоявший ему отряд подполковника Бухвостова, пришедший из 2-й армии
"блюсти ногайские интересы", дрались на ногайской территории за
влияние на этих самых ногайцев. А сами ногайцы были как бы зрителями в этой
кровавой драме. Девлет - Гирей напирал, хотел схватить и вырезать ногайскую
верхушку, верную союзу с русскими (а может, и не вырезать вовсе, а по-хорошему
договориться). Ногайцы пятились, поскольку хоть и ненавидели, но боялись
русских, устроивших им несколько лет назад на Дунайском театре знатное
кровопускание. Вместе с тем они совсем не верили туркам и крымчакам, но и не
хотели поднимать оружия против этих единоверцев. Естественно, что гонцы и целые
отряды ездили из крымского лагеря в ногайский и обратно, уговаривали,
сомневались, обещали, обманывали. А Бухвостов, как сторожевой пес, отгонял
крымских "волков" от ногайских "овец". На территории
Едисанской ногайской орды полуторатысячный отряд Бухвостова разгромил авангард
крымчаков под началом брата хана Шаббас - Гирея. Едисанские ногайцы после этого
враз "определились" и вместе с гусарами и казаками преследовали и
рубили разбитых крымчаков. Ночной налет крымцев на казачий полк Ларионoвa также
был отбит. Но все эти стычки, в которых "забавы много, толку мало",
скоро закончились. Девлет - Гирей со всем своим войском подступил вплотную, И
Бухвостов настоял, не надеясь на ногайскую дружбу, чтобы Орда передвинулась
ближе к русской границе, под прикрытие русских пограничных войск. А чтобы
ордынцы были посговорчивее, направил им для приманки большой обоз с провиантом.
Орда снялась. Чтобы сопровождать обоз и прикрывать уход ногайцев, на речке
Калалах были оставлены казачьи полки Ларионова и Матвея Платова. Место это
находится на севере современного Ставропольского края, возле границ Ростовской
области. Чуть западнее, если пересечь границу Краснодарского края, на
возвышенности берут свое начало речки Ея, Челбас, Рассыпная и сам Калалах.
Перед рассветом третьего апреля, когда полки эти стояли в
вершинах реки Калалах, с передовых постов разведка дала знать, что "валит
силы татарской видимо-невидимо”. Не успели казаки опомниться и сесть на коней,
как весь горизонт уже покрылся черной тучей татарской конницы. Это были главные
силы Девлета, у которого насчитывалось тогда около тридцати тысяч разных азиатских
всадников. Казалось, что горсть казаков, не превышавшая в обоих полках тысячи
конников, моментально будет раздавлена налетевшим на нее ураганом.
Действительно, первой мыслью, которая появилась у донцов под этим впечатлением,
было покинуть обоз и уходить, пока еще не поздно. Растерялся даже более опытный
Ларионов, бывший лет на десять старше своего товарища, но Платов не растерялся.
Счастье его характера заключалось в том, в критических ситуациях был Матвей
Платов хладнокровен, деятелен и действовал молниеносно. Он думал иначе, а
именно, что долг их заключается в защите транспорта до последней крайности, что
лучше отбиваться два или три дня, пожертвовать частью отряда, что, наконец,
лучше всему отряду погибнуть с честью, нежели потерять обоз, нейтралитет ногайцев
и этим, быть может, подорвать успех всей кубанской кампании.
"Друзья мои! - воскликнул он, обращаясь к полку. - Вы
видите сами, какая сила татар окружает нас! Нам нужно биться с этой силой - и
победить ее или лечь костьми, как поступали наши деды! Не будем же мы русские,
не будем донцы, если устрашимся проклятого татарина!" Ровный, спокойный и,
как бы, не признающий никакой опасности, голос его отрезвил казаков, уже
близких к панике. Пользуясь этой минутой, Платов приказал им быстро сдвинуть
телеги так, чтобы загородить со всех сторон небольшой окоп, возведенный
казаками за ночь. Между тем он вызвал из своего полка двух расторопнейших людей
на лучших конях и приказал им как можно скорее известить обо всем Бухвостова,
который был неподалеку со всей ногайской знатью. "Помните, - сказал им
Платов, - что вам, быть может, предстоит пробиться сквозь неприятеля. Дон не
забудет вашей услуги, а если суждена вам славная смерть, то знайте, что вы
положите головы в честном бою за край ваших отцов, за православную веру, за
ваших братий, за матушку-царицу - за все, что есть на земле святого и
драгоценного для русского чувства!” Восторженная речь воодушевила казаков.
Оборона была решена, и два полка засели в осаду. Нельзя не заметить, что
Платову в это время было только двадцать три года. Он был моложе Ларионова
летами и службой, но его энергия и нравственное влияние на казаков были так
велики, что фактическое командование отрядом само собой перешло в его руки.
Было часов восемь утра, когда громадная сила татар со всех сторон
обложила казачий стан, укрывшийся за утлой оградой, которую никто бы в наше
время не осмелился назвать укреплением. Казаки увидели, как развернулось
большое ханское знамя и как толпа, приветствовавшая его появление диким ревом,
двинулась на приступ. Первое нападение, однако же, было отбито - казаки
устояли. Но бежавшие татары тотчас сменились другими, свежими толпами, и за
первым приступом последовал второй, за вторым - третий, четвертый, пятый...
Боковые фасы укрепления сплошь завалились телами побитых татар, но по этим
трупам ломились и лезли на вагенбург все новые и новые люди... Рук недоставало,
чтобы везде отбивать нападающих. А между тем, не сдержи казаки напора
где-нибудь в одном месте, гибель всех была бы неизбежной. Платов сам обходил
ряды и увещевал всех постоять до конца за Тихий Дон, за матушку-царицу. Семь
приступов уже было отбито, начинался восьмой, и сомнение мало-помалу стало
закрадываться в сердца даже этих железных защитников. Тогда старый боец, еще
недавно прославивший себя молодецкой битвой, полковник Ларионов, отозвал
Платова в сторону.
- Посланные тобой казаки, - сказал он ему, - вероятно,
погибли; мы истощили все силы, большая часть лошадей наших перебита, и без
особой помощи свыше нам нельзя ожидать спасения...
- Что же ты хочешь сказать этим? - перебил его Платов.
- Я думаю, - продолжал Ларионов, - что нам благоразумнее
выговорить себе какие-нибудь условия, чем бесполезно продолжать оборону.
- Нет! Никогда! - воскликнул Платов. – Лучше умрем, нежели покроем стыдом и позором честь нашей отчизны.
- На что же ты надеешься? - спросил Ларионов.
- На Бога, и верю, что Он не оставит нас своей помощью.
Ларионов молча пожал ему руку. В это самое время Платов,
пристально вглядывавшийся в степь, вдруг радостно перекрестился. Ему показалось
на самом горизонте большое серое облако, которое быстро росло, ширилось и вдруг
зарябило многими точками. Эти точки отчетливо и ясно стали вырисовываться в
прозрачной синеве вечернего воздуха, и зоркий глаз степняка безошибочно угадал
в них скачущих всадников.
- Ребята! - воскликнул Платов. - Смотрите, уж это не наши ли
скачут на выручку?..
- Наши! Наши! - закричали казаки, и сотни рук поднялись,
чтобы сотворить крестное знамение.
Помощь действительно была недалеко. Один из казаков, посланных Платовым, был убит, но другой доскакал до Бухвостова и передал ему известие, которое мгновенно подняло на ноги весь отряд. Гусары, казаки, драгуны бросились седлать лошадей. Шумный говор пошел по всему бивуаку. Одни татары, узнав о близости Девлета, пришли в отчаяние и ни за что не хотели следовать за нашими войсками. Знатные ногайцы вместе с Бухвостовым идти отказались, и вождь их, Джан Мамбет "с изумлением и жалостью смотрел на отряд, числом не более 500 сабель, скакавший, как он полагал, на свою погибель". Уговаривать их было некогда. Пока Бухвостов с эскадроном ахтырских гусар и с легкой драгунской командой выезжал из лагеря, полковник Уваров со своим казачьим полком уже был далеко впереди и прежде всех подоспел на помощь. Минута - и триста казаков с опущенными пиками врезались в тыл неприятелю.
Это была атака отчаянная,
безумная, не оправдываемая ничем, кроме слепой и дерзкой отваги, но именно
эти-то свойства ее и имели решающее влияние на судьбу Калалахской битвы.
Десятки тысяч людей, несомненно, храбрых, вдруг дрогнули и, смешавшись, как
робкое стадо, обратились в неудержимое бегство. Началась паника - та страшная
паника, которая безотчетно охватывает массы и подчиняет их одному только
животному инстинкту самоспасения.
Платов посадил своих казаков на уцелевших коней и ударил из
"окопа". Казаки, преследуя бегущих, нагнали их прямо на отряд
Бухвостова, который принял их картечью из четырех орудий. Это была единственная
победа, едва ли когда встречающаяся еще в наших военных летописях. Тысяча
всадников гнала перед собой двадцатипятитысячную армию, охваченную паникой! Три
раза пытался неприятель остановиться, чтобы собрать свои рассеянные силы, и три
раза, сбитый Бухвостовым, снова бросался в бегство. Опомнившиеся ногайцы
приняли в преследовании Девлет - Гирея живейшее участие и рубили всех, кого
удалось настигнуть. Крымчаков и закубанский сброд преследовали до Кубани. И
здесь Платов отличился. ’’Платов, - доносил потом Бухвостов, - будучи в огне,
оказался вполне неустрашимым. Он сумел ободрить своих подчиненных, приходивших
уже в отчаяние, и этим способом удержал их в слабом укреплении до моего
прибытия. Затем, во время преследования, он с величайшей опасностью для жизни
бросился на многочисленные толпы неприятеля, подавая пример своим подчиненным,
особенно в лесном сражении близ Кубани, где ободренные им спешенные казаки
оказали храбрость примерную". Это был финал, после которого все татарское
скопище разбежалось в разные стороны, и собрать его не представлялось уже
никакой возможности. Казакам досталась богатая добыча. На месте боя они собрали
и похоронили свыше пятисот неприятельских трупов. У Платова выбыло из строя
только восемьдесят два человека, но до шестисот лошадей, так что большая часть
его отряда осталась пешей. "Если кому-нибудь придется быть в таком же
положении, - говорил известный наш партизан Д.В. Давыдов, - тот пусть вспомнит
подвиг молодого Платова, и успех увенчает его оружие. Фортуна, не всегда
слепая, возведет, быть может, твердого воина на ту же ступень славы, на которую
вознесла она и маститого героя Дона".
Калалахская битва была выиграна. Дон был спасен от погрома,
и с этих пор казаки заговорили о Платове, как о чем-то чудесном. Начальство
обратило на него особенное внимание, и вся армия, также двор и сама императрица
узнали его имя. Но всех более полюбил его знаменитый Потемкин, который до самой
смерти своей оставался истинным его благодетелем и покровителем. Калалахское
сражение было, можно сказать, яркой зарей блистательной славы, которая
сделалась с тех пор неразлучной спутницей его на военном поприще. После этого
сражения закубанские хищники, отчаявшись поживиться на Дону и в ногайских
стойбищах, покинули незадачливого хана. Однако Девлет - Гирей не пал духом,
начавшиеся волнения в Чечне и Кабарде увлекли его под Моздок, откуда, вновь
разбитый, он бежал в Чегем. Отряд Бухвостова на плечах бегущего противника
достиг Кубани, перешел ее вброд и здесь втянулся в бои с черкесами. В начале
июня Бухвостов с гусарами и с казаками Уварова, Платова и Данилова в жестоком
бою снова разбил "громадное скопище черкесов" у города Копыл (ныне
Славянск-на-Кубани). В разгар битвы Бухвостов и Уваров ворвались в сам город,
где захватили тридцать четыре турецкие пушки. За этот подвиг Бухвостов был
награжден орденом Святого Георгия третьей степени. Весь июль и начало августа
над Кубанью гремела кононада. Наконец стало известно, что в Кучук-Кайнарджи
подписан мир. Беспокойного Девлет - Гирея турки сами обвинили в том, что он все
время преследовал личные цели, хотел объединить всех татар и сделаться независимым
от Турции. Султан Абдул Гамид велел схватить хана и доставить в
Константинополь. На Кубани и Тереке стало потише. "Кабарда, закубанские
татары и Чечня, не смея повторять открытых нападений на русских без поддержки
Турции, занялись своими, искони неразрешимыми и нескончаемыми
распрями...". А полк Матвея Платова с Кубани был переброшен в Россию
"гонять самозванца Пугача".
В последующем, на месте битвы (близ современного хутора
Богомолова Красногвардейского района) был установлен памятный крест.
Комментарии