←	Октябрь, 2024	→
Пн	Вт	Ср	Чт	Пт	Сб	Вс
	1	2	3	4	5	6
7	8	9	10	11	12	13
14	15	16	17	18	19	20
21	22	23	24	25	26	27
28	29	30	31

Памяти Дмитрия Сизикова

"Он считал, что должен в своей жизни сделать самый главный поступок..."

На новом казачьем хуторе под Петербургом возможно скоро появится памятник всем казакам, погибшим в разных войнах. Прообразом для монумента, над которым работает скульптор Павел Грешников, стал петербургский казак Дмитрий Сизиков, погибший в Новороссии 6 февраля 2015 года.

Корреспонденту Федерального агентства новостей удалось побеседовать с его вдовой Верой Сизиковой об истинном предназначении казака, о нелегкой доле его спутницы и тех движениях сердца, которые отправили ее мужа на войну.

Дмитрий Сизиков ушел добровольцем в составе «Имперского легиона» в ноябре 2014 года. Воевал в Никишино, Кумшадском, а затем, в разгар наступления на Дебальцево, оказался в Миусе. Дмитрий погиб во время перевязки раненого ополченца, в этом же бою погибли еще два его боевых товарища из «Имперского легиона». «Потомственный казак, он не смог пройти мимо этой войны», – сказали о нем казаки. 28 февраля он был похоронен на Громовском кладбище, на территории казачьего некрополя, рядом с памятным крестом казаку Его Императорского Высочества Конвоя Александру Малеичеву, неподалеку от захоронений своих прадедов.

Вера Сизикова, красивая сдержанная женщина, пришла на встречу с девятилетним сыном Арсением – серьезным, спокойным мальчуганом. Правда, говорит, спокойный он только с виду, а внутри – тот же вечный двигатель, как и у отца. Арсений, без сомнения, тоже казак. Как и папа.

- Вера, как Вы отпустили мужа на войну?

- От меня все скрывалось, потому что я, конечно, все понимаю, но остаться одна я не хотела. Это страшно для любой женщины – отпускать мужа на войну. Поэтому Дима тихонько все делал, собирался, зарабатывал деньги и выплачивал кредиты, чтобы уехать. Было конечно такое чувство, будто что-то не так, но он меня все время успокаивал: все нормально, мол, все хорошо. Вскользь намекал, мол, поеду, не могу в стороне оставаться. Я принимала это за шутку: «Я тебе поеду!». Сейчас, задним числом, понимаю, что он меня так проверял, смотрел, как я к этому отнесусь. В итоге я с работы пришла, а его нет. Позвонила, а он уже в Донбассе. Сказал: «Я не мог по-другому». Разговор был очень тяжелый, у меня была истерика, я ведь понимала, как это опасно.

- Осенью Дмитрий уже уезжал воевать в Донбасс. Тогда он также тайком уехал больше, чем на месяц?

- Да, в первый раз тоже убегал. Прихожу – мужа нет. Звоню: «Я уехал». Он знал же, во сколько я ухожу и прихожу с работы, с утра был уже подготовлен. Он не любил истерик, а я бы точно не отпустила его. Я не видела никого из его товарищей, кто бы ехал, и не думала, что он поедет. Перед первым отъездом были предчувствия, намеки. Он летом взял сына и поехал с ним на месяц в лес с палаткой. Видно было, что у него внутри шла какая-то борьба. Я думала, это кризис среднего возраста, проблемы какие-то мужские, отпустила его поразмыслить, с сыном побыть. Он вернулся спокойный, уже с четким решением, видимо. Я почему не обращала внимания: он все время покупал военную атрибутику: форма, фонарики, еще что-то, все у него идеально было, досконально. Он всегда этим занимался, я и не подумала, он вообще очень любил форму, казачью одежду себе шил сам, даже папаху. Мало того, что себе – всех казаков знакомых одевал, шашки выбирал, где-то покупал, начищал, полировал… Арсению полную форму сшил, другу своему и его сыну тоже — от папахи до сапог, он обувщик по профессии.

- После первой поездки Дмитрия в Донбасс Вы просили его больше не ездить, не оставлять семью?

- Первый раз он поехал 30 сентября 2014 и приехал обратно 9 ноября. Там он был на передовой, хотя и не в боях, а на защите мирных жителей, и я прочувствовала по телефонным разговорам, что там страшно… Хотя, конечно, когда приехал, он бравировал. Но есть люди, которым страшно и они не пойдут, а у него наоборот – адреналин появляется, он еще хочет. Он звонил всегда на удивление с хорошим настроением. Я понимаю, что, может, перед тем, как мне позвонить, он как-то себя настраивал, но мне всегда говорил: «Все хорошо, вот стою, снайпер ползает рядом». У меня сердце обрывалось, а ему смешно. У него своеобразный юмор.

В любых ситуациях он шутить любил. Рассказывал, например: «Сегодня накрыли блокпост, бежали со всех ног, пули свистели… зато наелись мёда». То есть, у него все страшное заканчивались чем-то позитивным – вот, мёда зато наелись. Рассказывает, что парню ногу оторвало, и тут же о чем-то другом. Все время обещал: «Все будет нормально». Даже в наш последний разговор он мне говорил: «Со мной ничего не случится».

- Вы ему верили? Каково было слышать такие рассказы?

- Я не знаю, может, я какая-то не такая женщина, но я в конце концов приняла. Потому что это надо принять, а как еще? Только молиться и верить, что все хорошо будет. Я его, конечно, просила, чтобы он больше не уезжал. Он говорил: «Да ладно, ладно, не поеду больше никуда». Иногда, правда, говорил: «Разок, может, съезжу закрепить результат». Последний разговор был: «Возьмем Дебальцево, приеду домой». Что ж, он взял Дебальцево, приехал… сделал как обещал. Я поддерживала его, как только могла. А могла только молиться. Перестала молиться не когда узнала, что он убит, а только когда мне сказали, что его вытащили. А вытащить его не могли две недели, там сильный обстрел был. И только фото, и гроб закрытый. Но когда привезли личные вещи, фото, когда люди, которые его знали, сказали, тут уже все оборвалось.

- Судя по Вашим словам, Дмитрий очень осознанно пошел воевать. Это желание появилось только в связи с действиями на Украине или ему как потомственному казаку это всегда было важно?

- У него с детства эта военная тема, он любил оружие всегда, судя по рассказам о детстве, ему хотелось быть командиром. Служил в армии, потом всегда выбирал работу, связанную с риском: в основном, охранная деятельность, какое-то время в Центральном РУВД работал, в свое время телохранителем подрабатывал. Говорил о предыдущих войнах: «Вот, я не попал туда, сожалею». Когда Дима поехал в Донбасс, сказал: «Я, наконец, это сделал». У него долг был. Казак, по его мнению, все-таки должен воевать, должен пройти через это. Очень не любил эти казачьи сайты, где много слов, а дело-то где?

- То есть, кровь у него истинно казачья?

- Он терский казак, есть у него и корни на Западной Украине где-то…. Дима вступил в ряды петербургских казаков очень давно, но я к этому относилась как к хобби. Мне всегда нравились его увлечения, я его поддерживала. Слава Богу, не пьет, не курит, спортом занимается очень активно. Даже если у него не было возможности в спортзал пойти, он пробегал много километров, дома занимался со штангами и гантелями. Двужильный был, работал сутки через сутки, вечный двигатель, не сиделось ему на месте. У меня такое ощущение, что за 40 лет он прожил 500 жизней. Я таких людей в жизни не встречала.

Ему, конечно, хотелось действий военных, хотелось в бой. Он не расслаблялся вообще, он делал все – готовил, стоял на вахте — за себя и за других. И ребята, которые рассказывали о нем, все были в шоке.

- Было ли у Вас ощущение, что он выполнил свой долг и погиб именно так, как мечтают казаки – в бою?

- Мне кажется, он знал, чем все закончится. Думаю, он не хотел умереть 90-летним стариком от какой-нибудь болезни. Он считал, что должен в своей жизни сделать самый главный поступок. Сына родил, с семьей все в порядке. Когда у меня был серьезный перелом, он меня очень поддерживал, пока я не могла работать, был рядом два года. А потом решил, что может действовать дальше, исполнять свой долг. Он всегда считал, что в бою умереть — честь. Мне рассказали, как он погиб: перевязывал раненого, и пуля в левый бок ровно в сердце зашла. Это была единственная пуля на теле, а бой там был страшный. Мне показали его пулемет: на нем живого места не было.

- Гордитесь им?

- Это безоговорочно, я очень им горжусь. Он знал, зачем и почему едет, знал, чем это закончится. Он мне говорил: «Я русский и пришел сюда защищать русских». Когда я начинаю плакать, я вспоминаю, для чего он поехал на войну – защитить людей. Я иду по улицам, смотрю на играющих детей и понимаю, что есть люди, которых надо защищать. Мы можем гулять, не боимся, что на нас что-то грохнет, мы можем позволить себе кроме еды и кино, и еще что-то. А там люди сидят в подвалах и просто от голода умирают. Сейчас было бы обидно, если бы «слили» Новороссию, хотелось бы, чтобы не зря все было. А он себе свою судьбу сам нарисовал… Его любимая песня была «Не для меня», он ее только и пел.