В этот день
Традиции казачества
Календарь казачества
Март, 2024
ПнВтСрЧтПтСбВс
    
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31

Перебежчик Семен Атарщиков

 

Имена многих приставов,  служивших у горских народов Карачаево-Черкесии в XIX  в., неоднократно  можно встретить в исторических  трудах. Эти довольно  известные личности (например, хрестоматийный Н.  Петрусевич)  с завидной регулярностью вспоминаются в дни празднования каких-либо знаменательных юбилеев и дат. Но  есть и незаслуженно, на  наш взгляд, забытые персонажи,  малоизвестные широкой публике.  В этом ряду  можно выделить пристава карачаевского народа  Семена Атарщикова, исполнявшего  свои обязанности в 1836–1841 гг. Эта была во многих  отношениях незаурядная личность, которую можно рассматривать с позиций феномена «настоящего кавказца».  К тому же весьма  интересен историкопсихологический подход  к  деятельности С.  Атарщикова,  экспликация движущих его мотивов.

Семен Исмаилович Атарщиков — сын православного чеченца Исмаила и православной ногайки Антонины Урусовой, родился в 1807  г.  в казачьей  станице Наурской на Тереке, вырос среди кумыков и с детства сросся с Кавказом. Еще ребенком отец  отдал его по обычаям тех лет на воспитание  в кумыкский аул,  где Семен выучился не  только горским обычаям и правилам  этикета, но  и освоил  кумыкский, чеченский  и арабский  языки.  В 1823  г.,  то есть  в  16 лет,  С.  Атарщиков начал военную службу  в Моздокском казачьем  полку. Около 1830  г. он  был прикомандирован в качестве переводчика к дислоцировавшемуся в Петербурге Кавказско-горскому полуэскадрону и в 1830–1831 гг. участвовал  вместе со своей частью в военных действиях  в Польше. Через два года  его снова перевели  на  Кавказ. Правда, на  этот раз его служба  продолжалась на правом  фланге Кавказской  линии в Лабинском полку.  В 1836  г. военное командование, учитывая, в том числе,  знание С. Атарщиковым кумыкского языка, назначило его приставом Карачая.

Однако занять эту должность оказалось делом  не простым. Прежний пристав Атажуко Атажукин не  желал оставлять свой пост. Он, а также его дядя, известный кабардинский князь Мисост Атажукин, стали распускать среди карачаевцев слухи,  что на самом деле  никакого назначения не  было,  а человек,  который именует себя новым приставом,  просто самозванец. Карачаевцы, не  так давно вошедшие  в состав России и повторно  присягавшие ей в 1834  г., имели опыт приставского управления всего в два года  и успели уже разочароваться в этой системе.  В силу этих  причин они сами не  горели желанием  видеть у себя нового пристава и поэтому  охотно верили распространяемым слухам.

В итоге потребовался целый год различных переговоров, переписок с вышестоящим начальством и угрозы известного своими «крутыми мерами» на всем  Северном Кавказе генерала Засса,  чтобы С.  Атарщиков  18 марта (по старому  стилю)  1837 г. смог  в действительности приступить к своим обязанностям. При этом помощником  пристава был назначен  Мазай Башаев, по-видимому, его старый знакомый, чеченский уздень.

Как писал сам С. Атарщиков: «Народ  (карачаевский) принял меня довольно  ласково,  и я без всякого препятствия со стороны народа  вступил в управление».  Правда, сначала в Карачае новому приставу пришлось столкнуться с неповиновением части карачаевцев во главе с князем  Сосраном Крымшамхаловым и узденями Боташевыми, но через пару  месяцев конфликт был улажен, и он  смог  приступить к нормальной  работе.

С.  Атарщиков, к удивлению многих  карачаевцев,  не привыкших  ждать от  тогдашнего начальства чего-либо хорошего, оказался неплохим приставом,  серьезно и добросовестно относившимся к своим обязанностям. Вместо того, чтобы всячески обирать население, штрафовать его по самым различным поводам,  а то и просто без поводов,  и брать взятки (что было  свойственно многим приставам у всех  горских народов), С.  Атарщиков старался  помочь карачаевскому населению. Он лично разбирался  во всех  «недоразумениях»  горцев с войсками на Кавказской  линии, заботился о безопасности пастухов  и скота,  находившихся вблизи  российских укреплений и нередко подвергавшихся нападениям солдат  и казаков,  хлопотал  о предоставлении новых пастбищ и т.  д. Старался следить за тем, чтобы решения  местного  суда были  справедливыми.  Именно с его  подачи  карачаевцам российскими  властями  было впервые официально выдано  20  разрешений на  совершение  хаджа, причем  среди получивших, как тогда говорили, «билеты»  в Мекку было и  пять женщин.  С.  Атарщиков также  содействовал тому, что прежние аманаты (заложники), выданные в залог верности российской присяге,  смогли возвратиться на  родину, а на их  место – отправлены другие, срок  пребывания которых в России теперь  ограничивался,  и они постоянно должны были сменяться.

Именно  при С.  Атарщикове Карачай,  по большому  счету, впервые попал под прямое российское управление, в государственную систему с собственно  российским чиновником  во главе, подчиняющимся  начальнику Правого фланга  Кавказской линии (с  1840 г.  – начальнику Центра Кавказской  линии).

Однако Семен Атарщиков недолго пробыл  приставом в Карачае.  Его деятельность нравилась далеко не  всем представителям тогдашнего военного и гражданского начальства, и в 1841  г. он  был сменен на  своем посту другим приставом – Мистуловым.

В период  пребывания в должности С.  Атарщиков  неоднократно бывал в военных экспедициях за Кубанью. Летом 1838 г.  в составе небольшой группы участвовал  в рекогносцировочной экспедиции, прошедшей из  Балкарии через Главный Кавказский хребет в Сванетию. Поэтому неожиданно для многих, в том числе и для начальства, 17 октября 1841 г. Атарщиков ушел за Кубань вместе с казаками Бекешевской станицы Василием  Феневым, Ефимом  Петренко, абазинским князем Саралипом Лоовым и узденями Идрисом Лафишевым и Якубом Шереметевым, где они примкнули к непокорным горцам. Случаи побега  солдат  и казаков из стана русской армии к неприятелю периодически  случались, но  в данной  ситуации факт дезертирства русского  офицера, бывшего пристава, начальника Лабинского казачьего  полка  был явлением  далеко  не ординарным. К тому же, буквально менее чем через месяц,  в ноябре 1841 г.  С. Атарщиков вместе с беглым бесленеевским князем, бывшим подпоручиком  русской армии Айтеком Каноковым начал разбойничать в окрестностях Боргустана.

Предоставляем теперь слово самому Атарщикову, обращаясь к его написанным им собственноручно показаниям, данным 25 февраля 1842 г. после его возвращения из побега.

«В самом раннем детстве, — писал Атарщиков, — я был отдан для воспитания в мирный кумыкский аул отцом моим, который, служа переводчиком, желал и меня приготовить к той же должности. Обучаясь тамо несколько лет татарскому (т. е. кумыкскому; кумыки в те времена часто именовались татарами. — М. К.) и чеченскому языку, я невольно сроднился с бытом, нравами и обычаями горцев.

После нескольких лет службы переводчиком при Горском эскадроне и в других должностях, я был назначен в 1836 г. приставом карачаевского народа. Состоя под управлением начальника Правого фланга Кавказской линии г. генерал-лейтенанта Засса , я по делам должности моей часто бывал у его превосходительства и находился при нем в экспедициях за Кубанью. Там познакомился я с бесленеевским князем Айтеком Каноковым. Наслышавшись об его удальстве и видя, как он во многих случаях служил нашему правительству, я полюбил его и подружился с ним. Прошло несколько лет. Князь Айтек изменил и бежал в горы. Вскоре после того меня перечислили в Лабинский казачий полк, с назначением в переводчики к начальнику Лабинской линии. Так как семейство мое находилось в Бекешевской станице, то я получил позволение моего начальства съездить туда за ним, чтобы перебраться совсем на жительство на Лабу.

Взойдя в дом свой, я нашел мертвыми тела двух детей моих и жену, в отчаянии оплакивающую их внезапную кончину. Это несчастие убило меня до того, что я не знал, куда деваться от горести, не понимал сам, что делал, расстроенная голова моя искала тогда одного — скрыться куда-нибудь, где бы ничто не напоминало о постигшей меня потере. Для этого мне представилась привычная жизнь между горцами одним верным и безвестным убежищем. Помню только, что в этом волнении я оседлал коня и пустился прямо к Айтеку, жившему тогда среди баракаевцев в вершине Гупса, куда я мог доскакать в одни сутки. Айтек принял меня дружелюбно, и когда я объявил ему, что решительно отказываюся от всякого участия в каких-либо действиях противу моего отечества, желаю только одного безвестного уединения, он поклялся мне исполнить мое желание, упрочить мою безопасность.

Но когда, по мере возвращения здоровья, стало проходить во мне расстройство рассудка и памяти, я увидел всю бездну несчастия, в которое вверг меня поступок мой, он представился мне во всем его ужасе, только ложный стыд удерживал меня от немедленного возвращения. К тому же мне блеснула надежда загладить преступление мое услугою правительству — склонить Айтека к возвращению и вывесть из гор многих беглых русских солдат, которые в крайней бедности скитаются в горах по аулам.

Я начал с первого, но вместо успеха в убеждении встретил подозрение, что я подослан к нему начальством, и с тем вместе совершенную перемену в обращении со мною. Однакож я еще не отчаивался вывести с собою вышепомянутых русских беглых и выжидал время, чтобы, разузнав число их и место, где они находятся, стараться потом собрать их в один аул при Нефтяных колодцах на левом берегу Белой, откуда уже удобнее было бы привесть их на Лабу.

Вскоре затем сам Айтек, несмотря на клятву свою, и другие старшины стали требовать от меня непременного участия в их наездах и грабеже в наших границах. Получив в том решительный от меня отказ, они показали мне свою досаду. Спустя некоторое время, когда стало приготовляться в горах сборище, намеревавшееся обратиться на низовья Кубани против черноморцев, Айтек и абадзехские старшины вторично стали усиленно требовать от меня идти с ними. Я объявил им, что никогда не соглашусь на то и, как гость Айтеков, имею право на охранение моей свободы располагать собою.

Видя общее в них явное негодование и подозрение против меня и с тем вместе потеряв надежду успеть в своем предприятии, я поспешил принести повинную свою голову на суд великого и всемилостивейшего государя нашего, для чего в ночь на 30 генваря, уйдя от князя Айтека, прибыл в Махошевское укрепление».

Таким образом, пробыв в горах около четырех месяцев, Атарщиков вышел из гор и явился с повинной. Вместе с ним вышел также бывший тоже в бегах казак Василий Фенев.

Приведенный рассказ самого Атарщикова можно несколько дополнить или исправить: по другим сведениям Атарщиков бежал в сентябре 1841 г. в горы не один, а вместе с адыгейскими узденями Шереметом Лоовым и Лафишевым, абазинским князем Лоовым и двумя станичными казаками. В своем донесении о деле Атарщикова его начальник генерал Засс писал, что сотник Атарщиков, «находясь у него под командованием более десяти лет, всегда отличался истинно благородными правилами и преданностью своему долгу», вследствие чего просил о прощении Атарщикова, ручаясь за «будущую его благонадежность».

По докладу этого дела Николаю I, Атарщиков (как и казак Фенев) был прощен, однако царь приказал отправить его вместе с тем же Феневым на службу в Финляндию с прикомандированием к стоявшему там Донскому казачьему полку.

Получив прогонные и кормовые деньги для следования своим коштом к месту нового назначения, Атарщиков в ноябре 1842 г. вновь один бежал в горы. Какие мотивы и настроения руководили теперь Атарщиковым — неизвестно, но на сей раз он не только бежал, но в горах принял магометанство, женился на дочери ногайского узденя и уже активно стал участвовать в набегах горцев. На  этот раз уход бывшего карачаевского пристава  к непокорным  горцам  оказался окончательным.  Поселившись  в районе реки Белой, где жила адыгская  этнографическая группа абадзехов, С.  Атарщиков  принял мусульманство,  взяв себе имя Магомед, женился  на дочери  ногайского  узденя и  стал  одним из организаторов дерзких и хорошо спланированных нападений на российские поселения и крепости.

Самой успешной операцией Атарщикова стала операция по захвату почты командующего Кавказским корпусом генерала от инфантерии Александра Ивановича Нейдгарда, что позволило Шамилю без особых потерь захватить ряд крепостей в Дагестане.

Довольно интересен  текст его письма-обращения, написанного в апреле 1843  г.  к солдатам российской армии, который мы позволим себе привести полностью.

«Я сотник Атарщиков, ныне признан абадзехами за первостепенного их  узденя и следуют моему совету. Приглашаю, братцы  служивые, кому  угодно ко  мне идите.  Я для всех выстарал  право вольности;  за Лабу как перейдет, кто и назовется моим  гостем, никто не  смеет удержать. Меня  вот как искать: скажи я гость Хаджирет Магомета  русского офицера и сам как Хаджирет дескать иду к нему на Куржупс-речку, никто не  смеет задержать,  ибо кто задержит моего гостя,  подвергнется штрафу в 15  коров. Приглашаю плотников, кузнецов,  солдат с ружьями и порохом,  барабанщиков, кто с барабаном,  музыкантов, господин будет признан,  как и я; кто деньги принесет – это его собственность,  никто не смеет отнять. Кто хочет,  может ехать в Турцию, а оттоль  – куда  угодно за границу,  словом всех  приму: поляк ли, немец ли, русский ли, с своими,  казенными,  барскими деньгами  не  опасайся, деньги спрячь  прежде, перейдя Лабу. Это потому  я говорю, чтобы на дороге  кто воровски  не ограбил.  Жены  здесь хорошенькие.  Прошу передавать  это известие друг  другу, прощайте!

Хаджирет Магомет. Ожидаю вас. Не мешает на новоселье как что принесть.

Это я на  походе  пишу, извините».                                                     

 

В августе 1845  г. во время очередного набега  в окрестностях Ставрополя  бывший  карачаевский пристав  был  тяжело ранен своим сподвижником, беглым казаком Головиным,  который таким образом хотел загладить свою  вину  и вернуться обратно к русским.  Интересно, что даже в таком положении Семен Атарщиков при приближении российских военных пытался зубами взвести курок пистолета,  чтобы совершить выстрел в бывших сослуживцев.  После уговоров  с их стороны он  сдался, был схвачен  казаками, но  через несколько часов скончался по пути в укрепление Прочный Окоп.

 

источники:
https://combcossack.0pk.me/viewtopic.php?id=2073
http://ilmu.su/karachaevskij-pristav-s-s-atarshhikov-istoriko-psihologicheskij-portret-na-fone-epohi/

10:25
4262

Комментарии

Нет комментариев. Ваш будет первым!
Еще о казачестве
Как чеченцы, грузины, армяне и греки становились казаками
История Иркутского казачьего войска
4 декабря отмечается День Матери-казачки
4 сентября 1862 года казаки "Георгиевского" поста приняли неравный бой у Липок