Горячий Дон (ч.6)

Имеющиеся в нашем распоряжении документы не дают ответа на вопрос, кто положил начало кампании: Шеболдаев, автор статьи «Казачество в колхозах», С.М. Буденный, не раз выступавший на съездах и митингах «советских казаков» в 1936 г., или сам И.В. Сталин? Какова роль в этой кампании М.А. Шолохова? Со всей очевидностью можно лишь утверждать, что никакая инициатива не могла получить продолжения без одобрения Сталина. Сталин фактически благословил кампанию «за советское казачество», благосклонно выслушав на съезде передовиков животноводства выступления казаков-колхозников и пожав им руку. Вернувшись домой, они убежденно и восторженно рассказывали станичникам, что «правительство очень хорошо относится к казакам. Сам Сталин им в ладоши хлопал и смеялся».

Очевидно, благословляя развертывание кампании «за советское казачество», Сталин действовал в духе большевистского принципа «нравственно все, что полезно делу освобождения пролетариата». Если что-либо из наследия досоветской России обещало быть полезным для «строительства социалистического общества» (точнее, для укрепления сталинского режима), «вождь» был готов это использовать. Об этом Сталин высказался на встрече «пролетарских писателей» у М.А. Горького 28 октября 1932 г.: «Вот некоторые выступали против старого… Почему? Почему все старое плохо?.. Ильич всегда говорил, что мы берем старое и строим из него новое. Очищаем старое и берем для нового, используем его для себя. Будьте смелее и не спешите все сразу уничтожать». Казачьи же традиции и черты менталитета, как следовало из редакционной статьи «Правды», могли оказаться очень полезными укреплению обороноспособности СССР.

Одобрив кампанию «за советское казачество», Сталин, однако, не спешил публично выступать с какими-либо заявлениями о своем доброжелательном отношении к казачеству. По сути, в 1936 г. Сталин поступил точно так же, как в августе 1925 г., когда казаки станицы Горячеводской во время празднования её столетия, избрали генсека своим почетным станичником. Получив от секретаря Терского окружкома С.О. Котляра свидетельство о присвоении ему звания «почетного казака», Сталин (находившийся в это время в Сочи) отправил в Горячеводскую следующий ответ: «Казачеству Горячеводской станицы Терского округа. Примите братскую благодарность за оказанное вами доверие. Клянусь служить верой и правдой рабочему классу и всем трудящимся нашей великой страны». Не зная всех обстоятельств дела, из этих трафаретных фраз невозможно было понять, за что Сталин благодарил казаков. Ясно лишь, что он сохранял известную сдержанность в отношении казаков, пусть и «советских», и в ходе кампании «за советское казачество».

Этим данная кампания заметно отличается от многих других мер в отношении деревни, когда Сталин не избегал брать на себя инициативу и ответственность за принятие решений, непопулярных среди значительной части большевиков (достаточно вспомнить его решительное выступление в защиту личных подсобных хозяйств на 2-м Всесоюзном съезде колхозников-ударников в феврале 1935 г. или нежелание прислушаться к рекомендациям о ликвидации последних единоличных хозяйств, поступавшим во время обсуждения Конституции 1936 г.). Если в ходе многих других кампаний и политических акций ведущая роль Сталина несомненна, то в таком скользком вопросе, как пересмотр отношения к казачеству, его политическая интуиция подсказывала ему не проявлять особой активности.

О мотивах и характере кампании «за советское казачество» историография не содержит исчерпывающих и убедительных суждений. До сего времени актуален заданный в 1997 г. В.Е. Щетневым вопрос: «Что означала статья в «Правде» о «советском казачестве», опубликованная в 1936 году?». Зачем вообще советскому руководству понадобилось выделить казаков в общей массе колхозников и что собой представляла кампания «за советское казачество»: переход к возрождению казачьих общностей, попытку использования военно-мобилизационного и хозяйственно-производственного потенциала казаков, стремление ликвидировать возможные социальные основы формирования «пятой колонны» или что-то еще?

В советской литературе о причинах кампании судили по передовице «Правды», ссылавшейся на рост просоветских настроений среди казаков в результате укрепления колхозного строя и важность военных традиций казачества для укрепления обороноспособности. Эти положения, повторявшиеся в прессе и выступлениях советско-партийных чиновников, в практически неизменном виде перекочевали в историографию.

Значение перемен, происшедших в результате «колхозного строительства», действительно, нельзя недооценивать. К 1936 г., по сравнению с началом десятилетия, позиции колхозной системы заметно укрепились в результате «неонэповских» мероприятий правительства и резкого сокращения численности единоличных хозяйств, проведенного после совещания в ЦК в июле 1934 года. В результате организационно-хозяйственного укрепления колхозов усилились проколхозные и просоветские настроения среди крестьян и казаков Юга России, особенно среди молодежи.

Молодые колхозники, неважно, происходили они из единоличников или казаков, были готовы поддерживать власть. Работники районных властных структур Наурского района Орджоникидзевского края, оглядываясь на минувшие годы, отмечали в 1940 г., что население района состоит «преимущественно из сословия Терского казачества», и здесь во время коллективизации были случаи убийств «лучших активистов казаков». Однако «молодое казачество… закалилось в годы коллективизации, в борьбе с кулачеством и дало стране ряд лучших людей в РККА и на производство, а также в славные ряды нашей коммунистической партии большевиков».

Но если исходить из намерений советской власти ликвидировать казачество как сословие, то растворение казаков в массе колхозников должно было только радовать советских идеологов. Поэтому благоприятные изменения в деревне сами по себе не могли стать основанием для кампании «за советское казачество». Их следует рассматривать в комплексе с намерениями советского правительства использовать военно-патриотические традиции казачества для укрепления обороноспособности СССР.

В то же время выявляется и ряд других причин смягчения политики по отношению к казачеству. Как полагал П.Г. Чернопицкий, власть начала «поддерживать и использовать традиции казачества» с целью восстановления животноводства, разрушенного в результате бедствий коллективизации и неумелого хозяйствования в колхозах. Указывают также на деятельность «многочисленной казачьей эмиграции за рубежом, интерес к трагической судьбе казачества со стороны мировой общественности, во многом вызванный гениальным романом М.А. Шолохова «Тихий Дон»«. Некоторые исследователи даже утверждают, что именно «Шолохов способствовал возвращению казачества на военную службу, что для него было принципиально важным».

По мнению Ш. Фицпатрик, примерно с середины 1930-х гг., в преддверии принятия новой советской Конституции, «примирение с бывшими классовыми врагами» стало «основным девизом партии». Действительно, ведь в Конституции СССР было даже провозглашено право единоличников на существование (несмотря на то, что в период ее обсуждения неоднократно звучали требования окончательно искоренить эту социальную группу). В таком случае выглядит вполне логичным и «разрешение» казачеству занять свое место в советском обществе.

Представляется важным и еще один мотив — стремление центрального и местного руководства привлечь на свою сторону симпатии казаков ввиду национально-политической сложности Южно-Российского региона. Учитывалось наличие антисоветских настроений среди отдельных групп горцев Северного Кавказа и у населения немецких колоний, что было вызвано политикой самого сталинского режима, в первую очередь коллективизацией. Отсюда вполне понятна радость властей Юга России по поводу кампании «за советское казачество», ввиду явно выраженной позиции большинства казаков к сотрудничеству с советской властью (либо, по крайней мере, к сосуществованию с ней). Не случайно в декабре 1936 г. первый секретарь Северо-Кавказского крайкома В.И. Рябоконь расценил нормализацию отношений власти и казачества как «крупнейший политический факт для нашего края и крупнейший политический плюс с точки зрения подведения итогов года». Евдокимов (уже в должности первого секретаря Азово-Черноморского крайкома) был более категоричен в суждениях, говоря летом 1937 г.: «Казачество прочно стало на колхозный путь», под руководством большевиков оно «сокрушает и будет сокрушать и впредь всякие попытки врагов вредить колхозному делу».

Среди разнообразных факторов вызвавших кампанию «за советское казачество» вряд ли возможно выделить какие-то наиболее важные.

Кампания «за советское казачество» не означала, однако, возрождения казачества как особой социальной группы в составе советского общества. Советская власть не желала (да и не могла) воссоздавать казачество как сословие, ибо это противоречило бы ее же собственной политике 1920-х годов, когда казаки лишились своего сословного статуса. Прежнее автономное положение казачьих областей, «титульное» население которых имело целый ряд льгот и привилегий, в советское время уже было неприемлемо. Показательно в этой связи, что в ходе кампании среди знаменитых вождей казачества всегда прославляли Степана Разина и Емельяна Пугачева, но крайне редко — Кондратия Булавина, возглавлявшего движение с выраженным стремлением к восстановлению независимости Дона от Российского государства. А такие помыслы у многих казаков все еще оставались, чему в немалой мере способствовало то обстоятельство, что в казачьих общностях было распространено понимание себя не просто как сословия, но именно нации, народа. Поэтому многие казаки надеялись, что им будут предоставлены равные права с другими национальностями, в том числе право на самоопределение, на автономию.

В 1936 г. донские казаки К. Крючок, Маляхов, Самсонов написали Сталину, К.Е. Ворошилову и С.М. Буденному письмо, в котором благодарили «вождей» за внимание к казачеству и обещали верно служить советской власти: «Шлем пламенный примет и Великую любовную благодарность [за] постановления [о] Красной казацкой военной службе. Мы обещаемся и будем при всяких попытках буржуазии защищать наш Советской Союз стойко и крепко и ни одной минуты не бросим в неотпоре». Казалось бы, обычное верноподданническое послание советской эпохи, написанное, правда, весьма безграмотно, но искренне. Однако после всех благодарностей и заверений в верности казаки написали нечто неожиданное: «Просим организовать между нами Красно-Казацкую Автономную Советскую Социалистическую Республику. Дабы более нам, Красным казакам, сплотиться на отпор буржуазии, также и не быть с другими национальностями и иметь право [на автономию], как и все остальные нации. Просим и Ц.И.К. разрешить это предложение и опубликовать в газетах». При этом авторы письма утверждали, что это пожелание ими выражено «со слов усех казаков – донских, кубанских и [*]вских, (очевидно, терских – А.С.)» .

Показательны также имевшие место в ходе кампании попытки объявить казаками все население Дона, Кубани и Ставрополья: здесь уже можно говорить об «оказачивании» с целью не допустить реанимации сословной замкнутости казачества. При этом некоторые бывшие «иногородние» действительно надели казачью форму. На 18 июня 1936 г. в Ростове были намечены краевые конноспортивные состязания, и уже в мае к городу стали подтягиваться отряды участников-казаков из разных районов Азово-Черноморского края. Во второй половине мая в Новочеркасск прибыл отряд северо-донских казаков, причем среди них были и вчерашние «иногородние», некоторые – даже из числа немецких колонистов. Как сообщали журналисты, «в полной казачьей форме прибыли [в Новочеркасск] Петер Богер и Фридрих Копф, колхозники немецких артелей «Сталинфельд» (Волошинский район) и «Ленинфельд» (Мальчевский район)».

Развернутая кампания «за советское казачество» не означала резкой смены курса по отношению к казакам. В противовес натянутым и политизированным заявлениям о якобы проводившемся в период коллективизации «тщательно скрываемом», «латентном» расказачивании (некоем «антиказачьем заговоре»), источники свидетельствуют, что политика по отношению к казакам строилась на социально-классовом принципе (при том, что власти с недоверием и подозрением относились к большинству казаков, видя в них приспешников царизма и контрреволюционеров). Зажиточная верхушка казачьих сообществ подлежала ликвидации, а масса «трудового казачества» привлекалась к союзу с большевистским режимом (другое дело, что казаки были более зажиточны по сравнению с иногородними и поэтому чаще подвергались репрессиям; в связи с этим Шеболдаев в январе 1931 г. указывал, что все это ни в коей мере не свидетельствует о «расказачивании»). От «перегибов» же, являвшихся во время коллективизации не исключением, но правилом, в равной мере страдали и казаки, и иногородние.

Кампания, по существу, имела характер конструирования «советского казачества», но не возрождения прежнего. Сталинский режим был намерен использовать в военных интересах лишь военно-хозяйственный потенциал казачества; с этим согласны практически все исследователи. Если в царской России казаки являлись сословием воинов-земледельцев, то в советское время распространялось мнение, что «казак-колхозник это — не только лихой «рубака» и всадник. Он должен быть и образцовым производственником в колхозе, помня, что сила страны в грядущей войне — в незыблемом, крепком тыле». Но воссоздавать в целом казачий жизненный уклад советское руководство не стремилось и, более того, постоянно напоминало казакам-колхозникам, что они уже другие люди. Буденный в этой связи утверждал, что «сегодняшние казаки — советские казаки, ничего общего не имеющие со старым, позорным прошлым. Это — социалистические казаки, являющиеся неотделимой частью великой трудовой семьи народов СССР».

Намеченная в конце 1935 г. и развернутая в феврале 1936 г., кампания «за советское казачество» объяснялась рядом расчетов и предположений советского правительства во главе со Сталиным, из которых стремление использовать военно-патриотические традиции казачества представляется наиболее очевидным. Эта кампания являлась не возрождением казачества, но признанием права на существование тех его специфических черт, которые могли быть использованы в интересах СССР; сохранение этих особенностей означало и сохранение казаков как субэтнической группы русского народа. Казачество, к середине 1930-х годов в подавляющем большинстве колхозное, в целом сочувственно откликнулось на инициативу власти; казаки были готовы защищать советскую Родину, что они и доказали в годы Великой Отечественной войны.