В этот день
Традиции казачества
Календарь казачества
Март, 2024
ПнВтСрЧтПтСбВс
    
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31

Горячий Дон (ч.5)

фотография:
Горячий Дон (ч.5)

В продолжение темы Горячего Дона предлагаем читателю познакомиться с работами современного историка А. П. Скорика. Его работы перенесут нас во времена после Гражданской войны. В процессе публикации и после нее мы будем подвергать их анализу, здоровой критике и вместе с автором будем пытаться понять прошлое дать ему оценку. Как и прежде, работы публикуем по частям, дабы не утруждать читателя.


Скорик Александр Павлович – доктор исторических наук, доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой теории государства и права и отечественной истории Южно-Российского государственного политехнического университета имени М. И. Платова, г. Новочеркасск. Автор работ: Монография «1-й ДОНСКОЙ ОКРУГ: ОПЫТ ИСТОРИЧЕСКОЙ РЕКОНСТРУКЦИИ» (2012 год), статья «К истории одной политической кампании в 1930-е гг.» (2010 год), статья «Коллективизация в казачьих судьбах» (2014 год) и многих других.

Обратим внимание читателя на некоторые особенности работ этого автора:

— личная, как нам кажется, неприязнь его к большевикам и эпохе связанной с ними, выраженная в многократном применении таких слов и словосочетаний, как «Сталинский режим», «социально агрессивные лозунги», «репрессивно-карательные меры», «репрессии», «контрреволюционный элемент» и проч., что придаёт крайне негативную, в отношении действовавшей тогда власти, атмосферу и подсознательно настраивает читателя против последнего, хотя слова и словосочетания самые обычные. Например, слово «репрессия» всего лишь — «наказание». Любой преступник, и сегодня тоже, есть наказанный законом элемент или репрессированный! Мода на новые словечки!

— положительная оценка действий большевиков, несмотря на предыдущее высказывание. В своих трудах автор чётко говорит об отсутствии процесса «расказачивания» в современном, крайне болезненно-обостренном его понимании или, тем более, «геноцида». Например:

«… Данный комплекс карательных мер основывался на классовой доктрине и не был направлен исключительно против казаков...»

«… В новейшей историографии позитивные мероприятия советской власти по отношению к казачеству в 1930-е годы в большинстве случаев раскрываются лишь фрагментарно...»

«… Из-за укоренившегося мифа «о том, что Советская власть все время проводила по отношению ко всему казачеству только одну, репрессивную политику»...»

«… Вместе с тем, было бы ошибкой трактовать коллективизацию как очередной этап расказачивания. Хотя подобные отождествления характерны для публицистики и даже историографии, они не находят подтверждения в источниках».

Эти особенности являются своеобразным лейтмотивом работ А.П. Скорика.
Горячий Дон. (ч.5)

«К истории одной политической кампании в 1930-е гг».

Скорик А.П.


18 февраля 1936 г. газета «Правда» вышла с редакционной статьей «Советские казаки», в которой утверждалось, что «основная и подавляющая масса казачества сжилась и сроднилась с колхозным строем, сжилась и сроднилась с советской властью, покончив с проклятым прошлым, когда казачьи районы, особенно Дон и Кубань, были оплотом контрреволюции и гнездом антисоветского саботажа. Казачество стало советским не только по государственной принадлежности, но и по духу, по устремлениям, по преданности советской власти и колхозному строительству». Эта статья, вкупе с прошедшим 13—16 февраля съездом передовиков животноводства, где выступали представители донских и терских казачьих колхозов, ознаменовала начало кампании под лозунгом «за советское казачество».
Направляемые сталинским руководством общественно-политические мероприятия по отношению к казакам, обычно именуемые кампанией «за советское казачество», получили некоторое отражение в ряде исследований. Однако существует ряд аспектов этой кампании, требующих дальнейшего освещения. В новейшей историографии позитивные мероприятия советской власти по отношению к казачеству в 1930-е годы в большинстве случаев раскрываются лишь фрагментарно (впрочем, и в советский период обычно ограничивались краткими упоминаниями). Отчасти это следствие продолжающегося угасания исследовательского интереса к коллективизации (с которой неразрывно связана судьба казаков, в основной массе земледельцев), отчасти — из-за укоренившегося мифа «о том, что Советская власть все время проводила по отношению ко всему казачеству только одну, репрессивную политику».

Между тем изучение кампании «за советское казачество» представляется перспективным не только с точки зрения истории казачьих общностей: анализ государственной политики по отношению к казачеству во второй половине 1930-х годов позволяет лучше понять процесс формировании социальной базы сталинского режима.
Уже обстоятельства развертывания кампании «за советское казачество» вызывают вопросы. Упомянутая статья «Правды» ознаменовала начало кампании. Но ее подготовка отразила некую неуверенность, рассеянность внимания исполнителей, что затрудняет датировку начала подготовительной работы и может рассматриваться как свидетельство колебаний советского руководства относительно того, стоит или нет менять политику по отношению к казачеству.
Конечно, Б.П. Шеболдаев и Е.Г. Евдокимов, возглавлявшие парторганизации Азово-Черноморского и Северо-Кавказского краев, где значительную часть населения составляли донские, кубанские и терские казаки, не могли не затрагивать «казачий вопрос» в своих выступлениях. В 1935 г. они почти одновременно заговорили о казаках-колхозниках в весьма доброжелательной тональности, в унисон утверждая, что казачество утратило классовую дифференциацию, стало единым, верным советской власти.
Первый секретарь Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) Евдокимов в октябре 1935 г. произнес речь на встрече с колхозниками и представителями руководства Суворовского района. Он затронул ряд хозяйственных вопросов колхозной жизни, но уделил внимание и казакам. «По-моему, у нас и казачества нет», — заявил он. Оно «распалось на две части»: одна эмигрировала, другая «пошла за нами, стала полноправными гражданами нашей страны, по-моему, у нас теперь есть колхозники, а не казаки, верно или нет?.. Мы все строители новой жизни», так что делить население края «на казаков и мужиков особенно строго не приходится».
По существу, эти слова, полностью укладывавшиеся в русло предшествующей политики большевиков по отношению к казачеству, содержат констатацию устранения сословного статуса казаков в период коллективизации. Поскольку же через три месяца после этого выступления началась кампания «за советское казачество», высказывание Евдокимова может свидетельствовать либо о том, что секретарь крайкома не был осведомлен об изменении политики в «казачьем вопросе» (что представляется маловероятным), либо о том, что он еще не получил соответствующих указаний из Москвы.
Правда, в той же речи Евдокимов поспешил оговориться: растворение казаков в составе колхозников «отнюдь не значит, что не нужна та лихость, та смелость, то владение конем», какими отличаются казаки. «Нам это очень нужно». Но эти слова плохо соотносились с заявлением о том, что «у нас казачества нет», и придавали речи некую сумбурность, как если бы он сам не знал, какой позиции следует придерживаться. Эта оговорка едва ли свидетельствовала о переходе к новой политике в отношении казачества.
Бросается в глаза еще один пассаж в речи Евдокимова. Как было принято в советской агитационно-пропагандистской работе, он делил жизнь казачества на два этапа: «проклятые времена царизма» и наступивший при советской власти рай. Изобразив тяжелую жизнь казаков в условиях самодержавия, он предложил слушателям сравнить «старую вольность казаков» с положением колхозников: «Я спрашиваю вас, кто вольнее наших колхозников, когда мы твердо на ногах стоим… Казаки в старину считались вольные люди, а воля была такая, что паспорта постоянного даже не имели, не могли поехать заработать, только головы свои подставляли, когда это нужно было самодержавию». Если слова Евдокимова о том, что «у нас казачества нет», заставляют усомниться в его осведомленности о намерениях советского правительства, то изречение о паспортах должно было озадачить аудиторию: неужели первый секретарь крайкома не знал, что колхозники лишены паспортов и являются настолько же «крепкими колхозу», как казаки в царское время — своему сословию?
Более определенно высказывался первый секретарь Азово-Черноморского крайкома Шеболдаев. В конце 1935 г. в газетах и отдельной брошюрой была напечатана его статья «Казачество в колхозах», где освещались успехи «колхозного строительства» в казачьих станицах Дона и Кубани. Шеболдаев не прошел мимо фактов сопротивления казаков политике коллективизации, утверждая, в частности, что «кулацкий саботаж хлебозаготовок» 1932 г. проявился с особой силой в казачьих станицах Кубани. Однако, отдав должное обличению «кулаков», Шеболдаев наибольшее внимание уделил организационно-хозяйственным достижениям казачьих колхозов и казаков-колхозников Дона и Кубани, отметил рост просоветских настроений.
Подбор материала, выводы и общий позитивный тон выступления Шеболдаева позволяют расценить его как одно из первых подготовительных мероприятий кампании (5 декабря 1935 г. эта работа была помещена в «Правде»). Шеболдаев расценивал «огульное недоверие к казакам» как «старые представления», которые «живучи» и связаны «с воспоминаниями о прошлой борьбе, с непониманием того пути, который проделало казачество за годы революции и коллективизации».
После этого выступления Шеболдаева в «Правде» наступило молчание, сохранявшееся практически до февральского съезда передовиков животноводства и появления редакционной статьи «Советские казаки».
Заслуживают внимания данные анкетирования участников конного пробега вокруг Кавказского хребта, проведенного в декабре 1935 — феврале 1936 года. Большинство участников пробега составляли колхозники Северо-Кавказского края из национальных районов, а также русских и казачьих сел и станиц. В анкетах указана национальность конников-горцев: среди них были осетины, карачаевцы, аварцы, даргинцы, балкарцы. Остальные участники пробега были записаны как «русские» или (реже) «украинцы». Но среди них находились и терские казаки как субэтническая группа русского народа. В анкете участника пробега Г.И. Пышко, табунщика колхоза «Ударник» Суворовского района, в графе национальность написано «русский», но в личном деле указано, что он родился в 1901 г. в «семье крестьянина-казака». При этом уже в начале марта 1936 г., когда те же кавалеристы и ряд новых конников отправились в скоростной пробег по маршруту Пятигорск — Ростов-на-Дону, в прессе появились упоминания о терских казаках. Так же назвал их Евдокимов в выступлении на торжественном пленуме Ростовского горсовета 15 марта 1936 г.: «конная бригада терских казаков и колхозников-горцев».
Метаморфозы с определением субэтнической принадлежности участников конного пробега вокруг Кавказского хребта свидетельствуют о перестраховке организаторов подготовки кампании «за советское казачество». Пробег мог быть использован как доказательство достижений колхозного казачества и дружбы казаков и горцев Кавказа, основанной на идеалах социализма. Но в таком виде подавался лишь пробег Пятигорск — Ростов-на-Дону, совершенный уже в ходе кампании «за советское казачество». О некоей «внезапности» кампании также свидетельствует замалчивание потенциала казачества при организации «кружков ворошиловских кавалеристов» (конноспортивных добровольных организаций, создававшихся на общественных основах в колхозах и совхозах с целью подготовки молодежи для службы в кавалерийских частях РККА). Первые такие кружки на Юге России были созданы в декабре 1935 г., но о том, что казачья молодежь будет играть в них важную роль, власти заговорили лишь после начала кампании «за советское казачество».
В Москву на съезд передовиков животноводства в феврале 1936 г. донских казаков, которые опаздывали, доставили на самолетах, но на съезде никак не были выделены представители казачьих колхозов Кубани; возможно, власти не могли забыть кубанцам их особо активную роль в «кулацком саботаже хлебозаготовок» 1932 года.
Импровизированность кампании «за советское казачество» породила у донских, кубанских и терских казаков впечатление «внезапности» смены государственной политики по отношению к казачьим общностям, вызвала у них недоумение. В ходе кампании многие из них задавались вопросом: «Почему так получается, что Советская власть искореняла казачество, а теперь о нем пишет в газетах и хвалит его?», «Почему о казаках стали много говорить, не трусит ли Советская власть?», «Никак не вдолблю в свою голову, почему это Советская власть вспомнила за нас, казаков, и делает нам такие почеты».
Только после официального старта кампании «за советское казачество» местные власти стали демонстрировать лихорадочную активность. Бюро Азово-Черноморского крайкома ВКП(б) 26 февраля 1936 г. специальным постановлением обязало райкомы ознакомить местное население с передовицей «Правды» и статьей Шеболдаева, провести беседы о роли казачества в «строительстве социализма», и т.д. В середине марта в Ростове состоялись грандиозные торжества с участием донских, кубанских и терских казаков (терцы прибыли в Ростов в конном строю). В конце марта в Северо-Кавказском крае состоялся праздник в связи с ответным визитом донских и кубанских казаков. Руководство Азово-Черноморского и Северо-Кавказского краев провело и другие подобные мероприятия, неизменно встречавшие поддержку самих казаков, которые действительно испытывали эйфорию в связи с резким потеплением государственной политики по отношению к ним. Впрочем, традиционная кампанейщина повлияла и на такие мероприятия. На совещании секретарей горкомов и райкомов ВКП(б) Северо-Кавказского края в августе 1936 г. Евдокимов осуждающее говорил, что «до сих пор мы не можем ответа дать, как у нас работа идет с казачьей молодежью. Что мы реального сделали из решения ЦК партии».

«Продолжение следует»

Источник:
Тип статьи:
Авторская
1392

Комментарии

Нет комментариев. Ваш будет первым!